7. Топика  

Древо Игнатия наводит на мысль о некоем порыве, о напористом движении вопрошания (составляющего предмет Упражнений) через сплетение ветвей. Но чтобы подвергнуться дальнейшему членению, тема, составляющая предмет медитации, нуждается в дополнительном устройстве, которое предоставило бы ей широкий диапазон возможностей. Таким устройством служит топика. Будучи важной частью inventio [сбора материала и выбора позиции], резервом особо значимых мест, откуда можно черпать предпосылки энтимем, топика занимала чрезвычайно высокое положение в античной риторике. «Запас аргументов», «область», «сфера», «источник», «кладезь», «арсенал», «улей», «сокровищница, в коей дремлют идеи»: риторы не уставали прославлять топику как важнейший способ нахождения того, что предстоит сказать. Будучи формой, предшествующей любым инвенциям, топика представляет собой сетку, сводную таблицу образцов, через которую прогоняется подлежащий рассмотрению предмет ( quaestio). Из этого методического контакта рождается идея — или, по крайней мере, ее зачаток, — которую силлогизм должен будет развернуть в своего рода механической процедуре. Итак, топика обладает всей весомостью арсенала скрытых возможностей. Существовало много разновидностей топики, от чисто формальной топики Аристотеля до «чувственной топики» Вико; и можно сказать, что даже после ее смерти многие дискурсы продолжают дело топики, не принимая ее имени. 

Нетрудно представить, насколько полезным оказался этот инструмент для Игнатия: предмет медитации (всегда полагаемый в форме вопроса, обращенного к Богу в одной из преамбул к Упражнениям), методично, пункт за пунктом, сопоставляется с позициями, фигурирующими в списке, и так возникают образы, из которых Игнатий слагает свой язык. Списки Игнатия (его топики) главным образом таковы: десять Заповедей, семь смертных грехов, три способности души (память, рассудок, воля), и — в первую очередь — пять чувств. Например, воображаемое представление Ада подразумевает его пятикратное последовательное восприятие по способу каждого из пяти чувств: видение палимых огнем тел, слышание воплей осужденных, обоняние зловония, издаваемого адской бездной, ощущение горького вкуса слез и осязание огня. Более того: в той мере, в какой сам субъект может быть разделен на отдельные точки и в какой от него требуется провести каждую из этих точек через все пункты топики, выполняющий упражнения должен соткать как бы ткань медитации, где точки субъекта образуют основу, а пункты топики — уток. Так, каждое из трех грехопадений — со стороны Ангелов, Адама и человека — должно быть рассмотрено трижды, сообразно трем путям: памяти, рассудка и воли. Здесь опять-таки действует закон целостного домостроительства, о котором мы уже говорили: в нем охвачено, задействовано, исчерпано всё. 

Игнатий воображает даже свободную топику, близкую к ассоциации идей: второй способ молитвы состоит в том, чтобы «созерцать смысл каждого слова в молитве... Например, произносится слово Pater [Отче]. Нужно обдумывать это слово до тех пор, пока в связанных с ним рассмотрениях не будут обретены смыслы, сравнения, наслаждения и утешения». Так можно провести целый час, обдумывая все связанное со словом Pater. Здесь идет речь о технике более общего характера: о способе сосредоточения, хорошо известном в Средние века под именем lectio divina [божественного чтения], а в буддизме — под именем nemboutsou, то есть медитирования над именем Будды. Грасиан дает нам барочную версию такого сосредоточения, более литературного свойства, которая состоит в разложении имени на этимологические темы, пусть даже вымышленные (Di-os [1] : тот, кто дает жизнь, благоденствие, детей, и т. д.). Речь идет об agudeza nominal [остроумной игре именами], разновидности риторическойannominatio [2] . Но если буддист в сосредоточении на имени ожидает прихода пустоты, то Игнатий рекомендует исследовать значения одного слова, чтобы привести их все к суммарному итогу. Он хочет исторгнуть у формы весь диапазон ее смыслов и таким образом как бы истощить субъект — тот субъект, который наделен, в нашей терминологии, пикантной двойственностью, ибо представляет собой одновременно quaestio и ego, объект дискурса и его источник.

[1] Примечание переводчика. Di-os: Dios, «Бог» (исп.): в таком членении означает буквально «Я дал вам». 

[2] Примечание переводчика. Annominatio (лат.)— парономасия: игра словами, близкими по звучанию, но разными по значению.