V.  

Приведенные нами факты имеют для нас, помимо своего психологического интереса, особенное значение потому, что убедительно показывают, до какой степени Екатерина Сиенская была поглощена мистическими явлениями своей жизни и отвлечена ими от окружающего ее реального мира. В самом деле, если одного аскетического принципа с его презрением к миру бывало достаточно для того, чтобы пренебречь всеми связями и интересами земной жизни и избежать всякого прикосновения к людскому обществу, то в этом случае к аскетическому мотиву присоединялось другое, еще более мощное побуждение — побуждение забыть мир. Какое из развлечений или наслаждений, доступных дочери сиенского красильщика, могло сравниться с блаженством, которое она ежедневно испытывала в своих видениях, возносимая своею верою на самые вершины небесного мира, удостаиваемая, при всей своей детской простоте и скромности, отличием, превышавшим всякие царские почести? Для Екатерины, обладавшей способностью по своему желанию и во всякое время переноситься в лучезарный мир своих религиозных идеалов, расстояние между этим миром и бедной, тусклой, запятнанной страстями и грехом действительностью — было особенно велико, и переход от одного мира к другому должен был казаться в жизни Екатерины непреодолимым противоречием. Действительно, что же могло побудить Екатерину отрываться от сладких видений, блаженство которых не нарушалось никогда диссонансом, и принимать деятельное участие в суете мирской, в борьбе с земными страстями и интересами? Это был тот самый принцип, который ввел ее в идеальный мир, который доставлял ей там величайшее блаженство, этот самый принцип свел ее снова на землю и сгладил противоречие между созерцательной и деятельной жизнью — принцип любви. 

Ее религиозное чувство берет свое начало в любви и в ней преобразовывается; любовь к Творцу внушает любовь к творению; любовь к Христу, которая была для Екатерины источником самых блаженных минут личного счастья, становится для нее немыслимою без проявления любви к человеку. «Какое другое доказательство нашей любви, — пишет она монахине Джиованне, — можем мы дать Христу, кроме сострадательной любви нашей ко всякому творению, имеющему в себе разум». 

Итак, тот самый принцип любви, который инстинктивно проявился в личности и жизни Франциска, проявляется в Екатерине сознательно и разумно. У Франциска любовь выражается в полудетском, полупоэтическом братании со всею природой; Екатерина сосредоточивает свою любовь на разумном творении природы, наиболее нуждающемся в любви и сознающем ее значение. 

Но, как и у Франциска, эта любовь торжествует у Екатерины над аскетизмом и преобразовывает монашество. Озаренный этой любовью мир утрачивает свою печать отверженности. Его явления, говорит Екатерина, «имеют мирской характер, насколько мы их делаем таковыми». Любовь украшает мир и делает его снова достойным внимания. «Я хочу, — пишет Екатерина Джиованне, — чтобы ты любила все эти явления мира». Но она требуете этой любви к явлениям мира не ради них самих, а потому, что только в соприкосновении с миром может проявиться любовь как движущая сила и как вечный источник творческой деятельности. Эту мысль Екатерина выразила в чудных по их простоте словах, которые можно признать девизом ее собственной жизни: «Любовь никогда не остается бездеятельна, но всегда проявляется в великих делах». 

Перелом в жизни Екатерины, мотивированный нами с помощью выше указанных ее убеждений, она сама мотивировала обычным ей способом, посредством видений и наставлений свыше. По свидетельству ее биографа, вскоре после упомянутого выше обручения Господь стал постепенно внушать Екатерине влечение к общению с людьми. Однажды, после того, как «Он долго читал с нею псалтырь и часы» и наставлял ее «тайнам царства Божия», Он сказал ей: «Ступай, ибо настало время обеда и твои домашние собираются сесть за стол, пойди и побудь с ними, а потом возвратишься ко Мне». Услышав это, девушка со слезами и рыданиями стала умолять Господа, чтобы Он не удалял ее от Себя; она просила, если чем-нибудь Его оскорбила, наказать ее тело и выразила готовность содействовать этой каре: «Что мне до их обеда? разве человек о едином хлебе сыт будет? У меня свой хлеб, которого не ведают те, к кому Ты меня посылаешь. Как Ты лучше моего знаешь, я бежала от всякого общения с людьми, чтобы любить Тебя, моего Господа и господина», — говорила Екатерина. Неужели же теперь, когда она сподобилась, хотя и недостойная, величайшей милости, должно ей бросить свое ни с чем несравнимое сокровище и вмешаться в людскую суету, чтобы снова сделаться отверженной? И долго молила Екатерина Господа, чтобы Он дозволил ей, по своей неизмеримой милости, не расставаться с Ним. 

Но Господь остановил ее слезы и объяснил, что не намерен ее удалять от Себя, а желает, чтобы Его милость падала не только на нее, но и на других чрез нее: «Ты знаешь, что есть две заповеди любви Моей — любить Меня и ближнего, и Я хочу, чтобы ты исполнила оба эти закона и не на одном, а на двух крыльях вознеслась в небу». Напомнив ей, что она с детства радела о спасении чужих душ, Господь объявил ей, что хочет теперь осуществить ее заветное желание. Но девушка не унималась и возражала: «Чем могу я, убогая и во всем немощная, быть полезна душам? Пол мой является препятствием по многим причинам: к нему с пренебрежением относятся люди»; к тому же она стеснена приличиями, «ибо не следует лицам моего пола вращаться среди другого». 

И вот как в XIV в. устами целомудренной и неученой девушки было отвергнуто это всегдашнее возражение и затруднение, заимствованное из природы и порядков людских: «Разве Я не создал род человеческий, образовав тот и другой пол? разве Я не ниспосылаю дух свой, куда захочу? Предо Мною нет ни мужчины, ни женщины, ни плебея, ни дворянина, но все равны предо Мною, ибо все одинаково Мои творения... Знай же, что в век этот до того взяло верх высокомерие, в особенности тех, кто считает себя учеными и мудрыми, что справедливость Моя не может более терпеть этого... и Я пошлю к ним женщин, по своему полу малосведущих и слабых, но много одаренных добродетелью и божественной мудростью, для сокрушения их гордыни...» Конечно, изображенный здесь перелом в душе и в жизни Екатерины совершился не в одно мгновение, не сразу овладело ею сознание ее второго призвания, более сложного и мучительного. Противоречие между совершенством мистического подъема души и погружением души в людские дрязги не раз с болью подступало к сердцу Екатерины; но вместе с тем пред нею все расширялась задача ее мирского призвания и росло в значении возлагаемое на нее поручение. Эта внутренняя борьба, наполнявшая жизнь Екатерины, и этот быстрый рост ее сознания отразились в другом видении, ею пережитом, и в другом, более серьезном наставлении, ею виденном. И это второе поручение, данное ей, находится в связи с одним из знаменательных событий ее мистической жизни; оно последовало среди того экстаза, когда сердце ее надтреснуло от избытка любви, тело ее казалось умершим, а душа ее видела блаженство спасенных и мучения низверженных в ад. 

Если в первом видении речь шла о легкой задаче, о возвращении в родную семью и об участии в ее житейском быту, то теперь на Екатерину возлагалась забота о величайших интересах божеского царства на земле, и ей было поставлено требование, чтобы она, покинув свою тихую келью среди семьи и свой родной город, выступила на широкое поприще общечеловеческих интересов. «Когда душа моя все это узрела, — рассказывала об этом Екатерина духовнику, — вековечный Жених мой, которого я считала мне вполне принадлежащим, сказал мне: "Возвратись же и укажи им как заблуждения их, так и опасность, им грозящую"». И когда душа ее от этих слов пришла в ужас, Господь сказал ей: «Спасение многих душ требует твоего возвращения; и не будешь ты более вести образ жизни, который ты вела до сих пор; и не будет тебе по-прежнему твоя келья жилищем; даже родной город придется тебе покинуть ради спасения душ. Но Я всегда буду с тобою; Я буду руководить путем твоим и возвращением; ты будешь разносить с собою честь Моего имени и являть печать духа Моего пред малыми и великими, пред мирянами, духовными и монахами, ибо Я дам тебе красноречие и мудрость, пред которыми никто не устоит. И Я поставлю тебя пред лицом епископов и правителей Церквей и народа христианского, чтобы по обычаю Моему чрез слабых сломить высокомерие сильных». 

Таким образом на самой высоте своего религиозного энтузиазма Екатерина окончательно познала принцип, возвративший ее снова на землю. Любовь в ее двойном значении по отношению к божеству и к человеку дала ее жизни двойное содержание. Рассмотревши на предшествовавших страницах религиозную сторону ее жизни, обратимся теперь к изложению ее практической деятельности, ее исторической роли.