ЧАСТЬ ВТОРАЯ  

Обожение пассивной среды 

Обнаруживая по мере развития своих возможностей все более обширные и возвышенные цели жизнедеятельности, человек вместе с тем попадает под власть предметов своих побед; и, подобно Иакову в его единоборстве с Ангелом, он кончает поклонением тому, против чего боролся. Величие, которое он обнаружил и выпустил на волю, порабощает его. И тогда, сообразно своей тварной природе, он вынужден признать полное неравенство двух членов того Союза, который в конечном акте соединит его со Всем. Сам он, наименьший, должен получить больше, чем отдать. Он оказывается покоренным тем, чем, как ему показалось, он овладел. 

Христианин, являясь по праву первым и самым человечным из людей, более чем кто-либо подвержен тому психологическому перевороту, который у всякого разумного существа незаметно претворяет радость действовать в желание претерпевать, упоение собственным становлением — в жажду умереть в другом. 

Испытав, быть может, особую притягательность единения с Богом в деятельности, он увидит и возжелает иную грань, следующую фазу этого единения, когда он будет не столько развиваться сам в себе, сколько растворяться в Боге. 

Ему нет необходимости искать где-то на стороне способы осуществления и возможности этой самоотдачи. Они в любой момент перед ним, они обступают его во всем объеме зависимостей, которые превращают нас скорее в слуг Вселенной, чем в ее хозяев. 

Теперь пришло время рассмотреть формы, природу и возможности обожения различных проявлений нашей пассивности. 

1. Протяженность, глубина и формы человеческой пассивности 

Пассивная сфера, как мы напомнили в начале этого очерка, составляет половину человеческого существования. Этим мы всего лишь хотим сказать, что то, что в нас не есть действие, есть тем самым претерпевание. Но здесь мы отнюдь не имеем в виду ту пропорцию, согласно которой наша внутренняя сфера делится на действие и претерпевание. Действительно, обе части нашей жизни, активная и пассивная, совершенно несоразмерны. В своем развитии мы отдаем предпочтение первой из них, поскольку для нас она более приятна и ощутима. Но на самом деле вторая — неизмеримо обширнее и глубже. 

Прежде всего, проявления пассивности постоянно сопровождают наши сознательные действия в виде реакций, направляющих и поддерживающих наши усилия или препятствующих им. И уже в силу этого она, пассивность, неизбежным образом равновелика нашей активности. — Но зона влияния пассивности простирается гораздо дальше этих узких границ. Если мы присмотримся к ней, то с некоторым смятением увидим, что лишь самый кончик нашего «я» выходит на поверхность разума и свободы. Мы знаем себя и управляем собой лишь в немыслимо малой степени. Сразу же за пределами нашего сознания начинается непроницаемая — и в то же время густо населенная — тьма, в которую погружено все то, что существует в нас и вокруг нас, без нас и несмотря на нас. И в этой тьме, такой огромной, насыщенной, пугающей и сложной, как само прошлое и настоящее Вселенной, мы не инертны, мы реагируем на ее воздействие. Но и сама эта бесконтрольная реакция — поскольку она осуществляется неведомым нам самим продолжением нашего существа — тоже, собственно, входит в состав нашей пассивной сферы. В самом деле, на некотором расстоянии все уже покрыто мраком, и в то же время все вокруг нас кишит жизнью. И долг христианина состоит в том, чтобы осветить и оживить Божественным Присутствием эту многообещающую и грозную тьму. 

Одно только наше вхождение в область неупорядоченных сил, населяющих этот подвижный сумрак, немедленно вызывает их разделение на две группы, требующие совершенно разного подхода. С одной стороны, дружественные и благоприятные силы поддерживают наше усилие и направляют к успеху: это «пассивные силы воз­растания». С другой — враждебные энергии упорно противодействуют нашим стремлениям, задерживают или отклоняют наше движение к сверхбытию и ограничивают наши реальные и несомненные способности к развитию: это «пассивные силы умаления». 

Последовательно рассмотрим и те, и другие; будем смотреть им прямо в лицо до тех пор, пока в самой глубине их глаз, обольстительных, равнодушных или враждебных, не засветится благословенный взгляд Бога. 

2. Врожденные силы возрастания и две руки Господни 

Возрастание нам кажется столь естественным, что нам обычно и не приходит в голову отделять свою деятельность от питающих ее энергий или от обстоятельств, способствующих ее успеху. А между тем: «чем ты владеешь, чего бы ты сначала не позаимствовал?» Мы покоряемся Жизни так же, как и Смерти, и даже еще больше. 

Проникнем в самые потаенные уголки своей души. Вглядимся как следует в свою сущность. Постараемся ощутить море испытываемых воздействий, в которое как бы погружено наше возрастание. Это полезное занятие: глубина и разнообразие наших зависимостей углубят и расширят наше Причастие. 

...Итак, быть может, впервые в жизни (а ведь считалось, что я должен делать это ежедневно!) я взял светильник и, покинув понятную, казалось бы, область своих повседневных занятий и отношений, спустился в свою самую сокровенную глубину, в ту бездну, из которой, как я смутно ощущаю, исходит моя способность действовать. Однако по мере того, как я удалялся из мнимой ясности, якобы свойственной социальной жизни, я чувствовал, что ускользаю сам от себя. Каждая ступень спуска открывала мне мое новое лицо, которому я не мог бы дать точного имени и которое было мне уже неподвластно. А когда мне пришлось прекратить разведку, потому что дорога уходила у меня из-под ног, передо мной разверзлась бездонная пучина, и из нее изливалась, возникая неведомо откуда, могучая струя, которую я осмелюсь назвать своей жизнью. 

Какая наука будет когда-либо в силах объяснить человеку происхождение, природу и закономерности сознательной способности желать и любить, составляющей его жизнь? Уж, конечно, не мы сами и никто подобный нам не мог породить этот мощный поток. И уж, конечно, не от наших стараний или стараний кого-либо из наших друзей зависит его спад или кипение. Однако мы отчасти имеем возможность, продвигаясь все дальше вглубь поколений, проследить прошлое несущей нас стремнины. С помощью упражнений или возбуждающих средств, физических или моральных, мы еще можем упорядочить или расширить устье, через которое этот бурлящий поток врывается в нас. Но ни эти ухищрения, ни тем более эта география не помогут нам ни мысленно, ни на практике овладеть источниками жизни. Я гораздо в большей степени получаю себя, нежели формирую. Человек, говорит Писание, не может прибавить себе росту ни на палец. Еще менее способен он хоть на йоту увеличить свой потенциал любви или на долю мгновения ускорить основной темп, в котором идет созревание его ума и сердца. В конечном счете, истоки жизни, ее глубины, ее зарождение остаются совершенно сокрытыми от нас. 

Тогда, потрясенный своим открытием, я захотел вновь подняться к дневному свету, забыть смущающую меня загадку в мирном окружении привычных вещей, — возобновить свою поверхностную жизнь, не рискуя больше исследовать ее бездонные глубины. Но что это? — в самой гуще человеческой толпы мой внимательный взор вдруг заметил Неизвестного, от которого я хотел бежать. На этот раз он не скрывался в глубине бездны: он таился теперь во множестве пересекающихся случайностей, образующих ткань Вселенной и моей незначительной особы. Но это, конечно, была все та же тайна: я ее узнал. Наш разум смущается, когда мы пробуем измерить глубину Мира под собой. Но он колеблется и тогда, когда мы пытаемся исчислить все благоприятствующие случайности, сов­падение которых ежемгновенно обеспечивает сохранность и рост наималейшего из живых существ. Когда я осознал себя другим — большим, чем я сам, — у меня вновь закружилась голова, и вот отчего: это в высшей степени невероятно, чудовищно неправдоподобно — оказаться живой частицей в недрах удавшегося Мира. 

И в этот миг, как и всякий, кто пожелает проделать тот же внутренний эксперимент, я почувствовал, как меня охватила тоска, тоска атома, затерянного в просторах Вселенной, — та самая, которая ежедневно подавляет человеческую волю сознанием бесчисленности живущих существ и звезд. И если что-то меня и спасло, то лишь услышанный мною евангельский голос, говоривший мне из самой глубины ночи слова, подтверждаемые успехом творения: «Это Я, не бойтесь». Да, Господи, я верю, и верю тем охотнее, что речь идет не только о моем покое, но о моем свершении: это Ты стоишь и у истоков движения, и в конечной точке того влечения, которому всю жизнь я только и следую, помогая изначальному толчку и его следствиям. И это Ты Своим всеприсутствием оживотворяешь (еще в большей степени, чем мой дух одушевляет материю) мириады воздействий, объектом которых я в каждый миг являюсь. — В Жизни, которая наполняет меня, и в Материи, которая меня поддерживает, я нахожу даже нечто большее, чем Твои дары: я встречаю Тебя Самого, Тебя, приобщающего меня к Своему бытию и лепящего меня. Действительно, в регуляции и изначальной направленности моей жизненной силы, в постоянно благоприятствующей игре вторичных причин — я столь близко, насколько это возможно, соприкасаюсь с двумя сторонами Твоего созидающего действия; я обнаруживаю и целую Твои дивные длани: ту, которая действует в такой глубине, что становится неотличимой для нас от истоков жизни, и ту, которая раскинута столь широко, что стоит ей едва заметно сжать свое объятие, как в ответ на него согласно отзываются все движущие силы Вселенной. По своей природе это благословенное наследие — моя воля жить, моя жажда жизни, желание быть тем или иным и возможность стать собой по моему желанию — подчинено Твоему влиянию — влиянию, которое вскоре будет воспринято мной более отчетливо как организующая энергия Мистического Тела. Чтобы соединиться с Тобой куп ельным причастием (приобщением к самым истокам жизни), я должен только узнать в этих воздействиях Тебя и просить Тебя все более и более в них присутствовать. 

Ты, Господи, Чей зов предшествует первому нашему движению, даруй мне желание жаждать жизни, — для того чтобы сама эта божественная жажда, данная Тобой, открыла во мне доступ к великим водам. Не отнимай у меня священный вкус бытия, эту первичную энергию, эту нашу начальную точку опоры: «Духом владычественным утверди меня» (Псалом 50, ст. 14). Ты, Чья любящая мудрость формирует меня всеми силами и случайностями Земли, дай мне начать движение, все значение которого откроется мне перед лицом сил умаления и смерти, сделай так, чтобы я поверил в твое активное присутствие — поверил горячо, поверил превыше всего. 

Благодаря тебе это ожидание и эта вера уже приносят свои плоды. Но как засвидетельствовать Тебе и доказать самому себе, что я не из тех, кто говорит одними устами: «Господи, Господи!» Я стану помогать Твоему промыслительному действию и сделаю это двояким образом. На Твое глубокое внушение, повелевающее мне жить, я сначала отвечу постоянным старанием не загубить, не исказить, не растратить попусту свою способность любить и действовать. А на Твое заботливое Промышление, ежемгновенно указующее мне повседневными событиями каждый мой последующий шаг, каждую новую ступень, я отвечу тем, что постараюсь не упустить ни одной возможности «возрастать в духе». 

Вся наша жизнь как бы переплетена этими двумя нитями: нитью внутреннего развития, вдоль которой постепенно формируются наши мысли, привязанности, человеческие и мистические установки; и нитью внешних достижений, следуя которой мы в каждый миг находимся в той единственной точке, где сходятся все силы Вселенной, производя в нас действие, угодное Богу. 

Господи, для того чтобы в каждую минуту Ты находил меня таким, каким желаешь, там, где Ты меня ждешь, то есть для того чтобы Ты овладел мною целиком — и снаружи, и изнутри, — сделай так, чтобы я никогда не порвал этой двойной нити своей жизни. 

3. Неизбежность умаления 

(Поскольку мы ограничили себя целью показать на этих страницах, как буквально все в окружающем Мире может содействовать верующему к соединению с Богом, то, говоря о Зле, мы не останавливаемся подробно на грехе, иными словами, не собираемся рассматривать здесь прегрешение как таковое, то есть как акт сознательного отделения от Бога. Грех интересует нас сейчас лишь постольку, поскольку наши личные прегрешения (даже раскаянные) производят в нас ослабление и различные отклонения, а проступки ближних становятся для нас источником мучений и соблазнов. С этой точки зрения он причиняет нам страдания и может быть преображен тем же способом, что и остальные наши горести. Вот почему мы, почти не делая различия между злом физическим и злом нравственным, рассматриваем их в одной главе о пассивных силах умаления). 

Примкнуть к Богу, сокрытому во внутренних и внешних энергиях, питающих наше существование и поддерживающих его развитие, это значит, в конечном счете, открыться и довериться всем веяниям жизни. Мы отвечаем пассивным силам возрастания и «приобщаемся» к ним готовностью действовать. Таким образом, желание покориться Богу возвращает нас к приятной обязанности возрастать. 

Теперь мы должны рассмотреть безусловно негативную сторону нашей жизни, — ту, где наш взгляд, как бы далеко он ни проникал, не видит больше никаких добрых последствий, никаких положительных результатов того, что с нами происходит. Нам относительно легко понять, что Бог проявляет Себя в жизни. Но может ли Бог пребывать в смерти? Вот что нас смущает. Но именно это мы должны суметь принять — в самом прямом и простом смысле — иначе мы останемся чужды тому, что есть наиболее христианского в христианских представлениях, и потеряем связь с Богом в одной из самых обширных и чувствительных сторон жизни. 

Силы умаления — это область нашей подлинной пассивности. Их число огромно, их формы бесконечно разнообразны, их воздействие непрерывно. Чтобы яснее была наша мысль и ход рассуждения, мы разделим их на две части соответственно уже рассмотренным нами двум формам сил возрастания: на умаления внутреннего происхождения и на умаления внешнего происхождения. 

Силы внешнего умаления — это все наши невезения. Окинем мысленным взором свою жизнь, и мы увидим их на каждом шагу. Вот нас остановила преграда или мы натолкнулись на стену. Вот непреодолимые помехи, а вот на пути встал камень. Вот микроб убивает наше тело и брошенное невзначай слово отравляет душу. Происшествия, несчастные случаи всякого рода и с разными последствиями — сколько мучительных препятствий (помехи, удары, разлуки, смерти...) возникает между миром «внешних» вещей и миром, который создаем мы сами! И тем не менее, когда град, огонь и разбойники отняли у Иова все его имущество и семью, сатана мог еще сказать Богу: «Кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него. Но коснись плоти его — благословит ли он Тебя?» В некотором смысле, если вещи уходят от нас — этого еще мало, так как мы всегда можем надеяться на го, что они к нам вернутся. Но самое страшное — это когда мы сами уходим от вещей путем внутреннего необратимого разрушения. 

Человечески говоря, силы внутреннего умаления образуют самый темный, совершенно бесполезный осадок наших лет. Некоторые из них поджидают нас при появлении на свет: природные недостатки, физическая, умственная или нравственная неполноценность, которыми безжалостно ограничено, с рождения и на всю жизнь, поле нашей деятельности, наших удовольствий, нашего зрения. Другие настигают нас позже, внезапные, как несчастный случай, скрытые, как болезнь. Все мы, не сегодня так завтра, осознаем или уже осознали, что какой-то один из этих процессов распада успел начаться в самой сердцевине нашей жизни. То клетки тела отказываются служить нам и начинают разрушаться. То происходит разлад в душе и какие-то свойства нашей личности бунтуют. И тогда мы беспомощно наблюдаем за упадком сил, за противлением, за внутренними терзаниями в той сфере, где уже никто не может нам помочь. — Пусть нам даже повезет, и мы избежим наиболее опасных форм этих опустошительных набегов, проникающих внутрь нас и безвоз­вратно губящих силы, свет и любовь, которыми мы живем, но ведь существует иной вид разрушения, медленного, верного и неминуемого: это возраст, старение, миг за мигом отнимающие нас у нас самих и толкающие к концу. Время отодвигает обладание, отрывает от наслаждения, оно превращает всех нас в осужденных на смертную казнь — ход времени имеет над нами страшную власть... 

В смерти, как в океане, сольются наши внезапные или постепенные умаления. Смерть — это заключительный акт и завершение нашего разрушения: она есть зло— зло чисто физическое, в той мере, в какой она является естественным результатом материальной множественности, в которую мы погружены, — но также и нравст­венное зло, поскольку эта беспорядочная множественность, источник всех противоречий и всякого распада, порождается в обществе и в нас же самих, когда мы злоупотребляем своей свободой. 

Но мы поднимемся над смертью, если откроем в ней Бога. И Божество тут же воцарится в глубине наших душ, в самых дальних тайниках нашего сердца, которые, казалось, закрыты для Него. 

Здесь, как и в случае «обо жения» нашей жизнедеятельности, мы увидим полное соответствие догматов христианской верыиих практического осуществления. Христос победил смерть не только устранив ее дурные последствия, но и вырвав ее жало. Благодаря Воскресению все, что прежде убивало, может теперь обернуться в нашей жизни благословенным касанием божественных рук, освящающих воздействием Воли Божией. В любое мгновение, как бы наша ситуация ни была омрачена грехами или какими бы безнадежными ни казались обстоятельства, мы можем, полностью возродившись, исправить Мир вокруг себя и благополучно начать жизнь сначала. «Любящим Бога... все содействует ко благу» (Пос л, к римлянам, гл. 8, ст. 28). Таков факт, не требующий объяснений и не подлежащий обсуждению. 

Но и тут, как в том случае, когда речь шла о выяснении смысла человеческого усилия, наш дух стремится обосновать для себя свои надежды, чтобы лучше суметь предаться им. 

«Как будет это?» (Еванг. от Луки, гл. 1, ст. 34). Эта попытка тем более необходима, что христианская позиция в отношении Зла открывает возможность опасных заблуждений. Ложное истолкование христианского смирения и ошибочное понимание христианской отрешенности являются главным источником неприязни к Евангелию у значительного числа людей и вызывают ненависть к нему. Давайте спросим себя, как, при каких условиях наша видимая смерть, то есть разрушение нашего существования может послужить установлению вокруг нас Царства Божия и Божественной Среды. 

В этом нам поможет мысленное разделение на две фазы, или два периода, того процесса, что ведет к преображению наших умалений. Первый из них — период борьбы со Злом. Второй — период поражения и его преображения.

а. Борьба вместе с Богом против Зла 

Когда христианин страдает, он говорит: «Меня коснулся Бог». Эти слова абсолютно верны. Но в своей кажущейся простоте они означают сложный ряд действий, лишь по завершении которых они имеют право быть произнесенными. Если мы попытаемся выделить из своей истории встреч со Злом то, что схоластики именуют «природными моментами», мы, напротив, должны будем сначала сказать: «Богу угодно уберечь меня от этой потери, Он хочет, чтобы я помог Ему пронести эту чашу мимо меня». Бороться со Злом, сводить угрожающее нам зло (даже чисто физическое) к минимуму — несомненно, таково первое побуждение нашего Небесного Отца, — иначе мы не смогли бы ни понять Его, ни тем более полюбить. 

При такой верной — строго евангельской —точке зрения на вещи нам представляется, что Божественный Промысел всегда пестует страждущий мир, бережно перевязывает его раны. В самом деле, Бог во все века, соответственно основному ритму прогресса, порождает великих благотворителей и целителей. Это Он вдохновляет даже самые неверующие души на поиски всего, что может принести облегчение и излечение. Разве люди инстинктивно не чувствуют Божественное Присутствие, когда стихает вражда и смолкают споры вблизи тех, кто приносит избавление их телам и душам? При первых признаках упадка мы должны искать Бога единственным способом: возненавидя обрушившееся на нас зло и делая все, что в наших силах, чтобы избежать его. Чем активнее мы в этот момент отталкиваем страдание, и всем сердцем и обеими руками (Без возмущения и горечи, конечно, но предварительно настроив себя на его принятие и конечное смирение. Нелегко, разумеется, разделить оба эти «природные момента», не исказив их несколько при описании. Заметим: необходимость этой начальной стадии сопротивления Злу очевидна и все ее принимают. Неудачу, происшедшую по лености, болезнь, вызванную неоправданным небрежением и т. д. никто не должен считать следствием прямой Воли Божией) тем полнее мы сливаемся тогда с сердцем Самого Бога и с Его промыслительным действием. 

б. Наша видимая неудача и ее преображение 

Имея своим союзником Бога, мы можем быть у верены в том, что всегда совершается спасение нашей души, но мы хорошо знаем, что нет никаких гарантий в том, что мы избежим всех страданий и даже таких внутренних падений, из-за которых сочтем, что жизнь наша потерпела крушение. В любом случае все мы состаримся и все мы умрем. Это значит, что в тот или иной момент, каким бы мужественным ни было наше сопротивление, мы почувствуем, как силы распада, против которых мы боролись, мало-помалу одолевают нашу жизненную энергию, побеждают нас физически и повергают нас наземь. Как же мы можем потерпеть поражение, если Бог сражается вместе с нами? Что означает это поражение? Проблема Зла, то есть примирение наших потерь, даже чисто физических, с силой добра и созидания, всегда остается для ума и сердца человека одной из самых волнующих тайн Вселенной. Для того, чтобы понять страдания твари (как и муки осужденного), нам нужно было бы сначала постичь природу и смысл «приобщенного бытия», чего мы не можем сделать за отсутствием опыта. Однако мы догадываемся вот о чем: с одной стороны, замысел Бога соединить с собой теснейшим образом тварные существа предполагает их длительную подготовку, в ходе которой они ( уже живущие, но еще не завершенные)естественно не могут избежать риска (усиленного первородным грехом), который обуславливается несовершенной множественной структурой и в них самих, и вокруг них; с другой стороны — поскольку окончательная победа Добра над Злом может быть одержана лишь в целостной структуре Вселенной, за нашу бесконечно короткую индивидуальную жизнь мы не можем достичь Земли Обетованной. Мы походим на солдат, которым суждено пасть в бою ради мира. Наше поражение не означает, что Бог терпит неудачу, хотя мы сами и остаемся на поле брани. Мир, в котором мы обретем новую жизнь, побеждает, вопреки нашей смерти. 

Но этот первый аспект победы Бога, которого одного достаточно, чтобы убедить нас во всемогуществе Его десницы, дополняется еще одним проявлением Его власти над Миром, проявлением, быть может, более очевидным и уж во всяком случае более непосредственно ощутимым для каждого из нас. В силу самого Своего совершенства(Поскольку Его совершенство не противоречит природе вещей, а природа Мира, идущего, как мы полагаем, по пути совершенствования или «восхождения» является на самом деле еще частично неупорядоченной. Мир, в котором от зла не останется и следа и исчезнет сама угроза его вторжения, будет уже Миром совершенным) Бог не может сделать так, чтобы элементы возрастающего Мира — или, по крайней мере, Мира, падшего на пути к восхождению, — избежали ударов и поражений, в том числе и нравственных: «Надобно прийти соблазнам» (Еванг. от Матфея, гл. 18, ст. 7). Ну что ж, Он наверстает, Он, если можно так сказать, отыграется — заставив само зло послужить к высшему благу Своих верных, зло, которое нынешнее состояние Творения не позволяет Ему немедленно истребить. 

Подобно мастеру, умеющему воспользоваться дефектом или случайной примесью, чтобы придать камню, из которого он ваяет, или извлечь из бронзы, из которой он отливает более изысканные линии или более чистый звук, Бог, если мы с любовью доверимся Ему, не избавляя нас ни от постепенного умирания, ни от конечной смерти, которые входят в нашу жизнь как ее важная составная часть, преображает их, подчиняя Своему высшему замыслу. И этому преображению подлежат не только наши неизбежные ошибки, но и наши грехи, даже самые сознательные, если только мы раскаялись в них. Хотя и не все сразу оборачивается добром для тех, кто ищет Бога, но все способно им стать в конечном счете: «Все содействует ко Благу» (Посл, к римлянам, гл. 8, ст. 28) (Что касается самых «чудодейственных» следствий веры, то мы рассмотрим их ниже. Конечно, мы и не пытаемся здесь изложить общую теорию молитвы). Каким образом, какими этапами совершает Бог это чудесное превращение наших смертей в лучшую жизнь? Вспомнив о том, что мы умеем воплощать в жизнь сами и поразмыслив о неизменной практической позиции Церкви и ее учении касательно человеческого страдания, мы можем кое о чем догадаться. 

Можно сказать, что Божественный Промысел обращает для верующего зло в добро в основном тремя способами. То вдруг оказывается, что постигшая нас неудача направляет наши усилия на более подходящие объекты или в более благоприятную обстановку, хотя по-прежнему в той же самой области человеческой деятельности. Таким нам показан Иов, новое счастье которого превзошло прежнее. Нередко случается также, что понесенная утрата побуждает нас искать удовлетворения наших обманутых желаний в менее материальной сфере, там, где нет смерти и тлена. История святых, да и попросту всех людей, замечательных своим умом или добротой, полна примеров того, как человек выходит более зрелым, закаленным и обновленным из испытания или даже падения, которое, казалось, должно было принести ему непоправимый вред или сразить навсегда. В таких случаях неудача играет для нас роль руля глубины для самолета или, если хотите, садовых ножниц для растения. Она направляет наши жизненные силы и высвобождает самые чистые «составляющие» нашего существа, побуждая нас все неуклонней стремиться ввысь. И тогда падение, хотя бы и нравственное, оборачивается достижением, которое, каким бы духовным оно ни было, переживается еще и опытно. Вспоминая св. Августина, или св. Магдалину, или св. Лидвину, любой скажет, не раздумывая: «Счастливое страдание» или «Счастливая вина». До сих пор действие Божественного Промысла оставалось нам «понятным». 

Но есть случаи более трудные (и как раз самые простые), когда наша земная мудрость приходит в полное замешательство. Мы постоянно наблюдаем в себе и вокруг себя эти потери, которые не могут быть компенсированы никакими преимуществами ни в каком реальном плане: безвременные кончины, нелепые несчастные случаи, разрушение высших свойств личности. От таких ударов человек не получает ни малейшей пользы, он погибает или непоправимо деградирует. Как же эти явления необратимого уничтожения, то есть сама Смерть со всем тем, что есть в ней самого смертельного, могут стать для нас благом? Именно здесь, в сфере нашего регресса, и проявляет себя третья форма Божественного Промысла, самая действенная и более всего освящающая. 

Бог уже преобразил наши страдания, заставив их реально служить нашему совершенствованию. В Его руках самым несомненным образом силы уничтожения превратились в инструмент, которым Он обтесывает, гранит, шлифует нас, как камень, предназначенный занять точное место в Небесном Иерусалиме. Он сотворит и большее, поскольку Его всемогущество, воздействуя на нашу веру, превращает те события, которые фактически являются в нашей жизни чистыми потерями, в непосредственный фактор столь желанного нам единения с Ним. 

Соединиться — значит в любом случае переселиться в того, кого любишь, и частично умереть в нем. Но если, как мы убеждены, степень этого самоуничтожения в другом зависит от того, насколько превосходит нас то, с чем мы соединяемся, то какое же самоотречение требуется для нашего перехода в Бога? — Без сомнения, успешное разрушение нашего эгоизма «автоматическим» расширением человеческих перспектив наряду с постепенным одухотворением наших желаний и стремлений под воздействием некоторых испытаний — это очень реальные формы того вдохновения, которое должно оторвать нас от себя, чтобы покориться Богу. Однако следствием этого первого отрешения будет лишь перенесение центра нашей личности к нашим собственным крайним пределам. Достигнув этой предельной точки, мы можем вообразить, будто в полной мере обрели себя и стали более свободными и деятельными, чем когда-либо. Но мы еще не миновали критической точки на пути от эгоцентризма к Богу в процессе нашего возвращения к Нему. Нужно сделать еще один шаг: тот, который заставит нас потерять всякую опору в себе — «Ему должно расти, а мне умаляться» (Еванг. от Иоанна, гл. 3, ст. 30). Мы еще не потеряли себя. Что же станет действующей силой этого окончательного преображения? — Именно Смерть. 

Сама по себе смерть — это неизлечимый недуг плотских существ, осложненный в нашем Мире следствием первородного греха. Она есть образ и итог всех этих умалений, с которыми мы должны бороться, не рассчитывая на явную и немедленную личную победу в этой борьбе.Ив самом деле, в нашем христианском понимании великое торжество Творца и Искупителя заключается в превращении того, что само по себе являлось вселенским принципом разрушения и исчезновения, в главный фактор животворения. Для того чтобы окончательно проникнуть в нас, Бог должен некоторым образом нас источить, опустошить, освободить для себя место. Чтобы соединить нас с Собой, Ему нужно перестроить, переплавить, пересоставить молекулы нашего существа. И как раз смерти надлежит раскрыть нас до последней глубины. Она заставит нас претерпеть требуемый распад. Она приведет нас в состояние, необходимое для того, чтобы Божественный Огонь смог сойти на нас. Так ее роковая сила разъятия и разложения окажется поставленной на службу самому высшему из действий Жизни. То, что по своей природе было пустотой, провалом, возвратом к множественности, может в каждой человеческой судьбе стать полнотой и единством в Боге. 

в. Приобщение умалением 

Господи, как сладостно было мне чувствовать среди моих трудов, что, развиваясь, я увеличиваю Твою власть надо мной; как сладостно было, ощущая в себе биение жизни или участвуя в удачно складывающихся событиях, полагаться на твой Промысел. После того как я открыл счастливую возможность использовать всякое возрастание, чтобы дать Тебе расти во мне, позволь мне без страха вступить в эту последнюю фазу приобщения, в которой я буду овладевать Тобой, умаляясь в Тебе. 

Я узнал в Тебе Того, «Кто больше я, чем я сам», и теперь прошу тебя: дай мне, когда придет мой час распознать Тебя в обличье любой, чуждой или враждебной силы, которая, как мне покажется, придет уничтожить или вытеснить меня. Когда я увижу, как дряхлеет мое тело (или еще хуже — мой ум), когда обрушится на меня извне или родится внутри меня разрушительная сила, грозящая умалить и унести меня; в ту мучительную минуту, когда я пойму вдруг, что болен или состарился, и особенно в тот последний миг, когда почувствую, что теряю самого себя, совершенно беспомощный в руках тех самых неведомых и великих сил, которые породили меня, — в эти страшные мгновения даруй мне, Боже, понять, что это Ты Сам (только бы моя вера оказалась достаточно сильна) болезненно устраняешь мою плоть, чтобы проникнуть в самую сердцевину моей сущности и забрать меня. 

Да, чем сильнее вгрызается в мое тело необратимое разрушение, тем более, кажется, вбираю я Тебя как любящую действенную силу очищения и самоотречения. Чем явственнее я вижу будущее как головокружительную пропасть или темный переход, тем бесстрашнее я могу, доверившись Твоему слову, броситься и погрузиться в Тебя — стать частицей Твоего Тела, Иисусе. 

Господи Сил, Сил неодолимых и животворных, поскольку из нас двоих Ты бесконечно сильнее, то это Тебе надлежит сжечь меня в Своих огненных объятиях, которые сплавят нас воедино. Даруй же мне нечто еще более драгоценное, чем милость, о которой молят Тебя все верные. Мне недостаточно умереть, приобщившись Твоих Тайн. Научи меня приобщаться их умирая. 

г. Подлинное смирение 

Проделанный анализ (когда мы пытались различить те фазы, через которые происходит обожение наших умалений) позволил нам оправдать в наших собственных глазах столь дорогое всем страждущим христианам выражение: «Бог коснулся меня. Бог отнял его у меня. Да будет воля Его». Эти слова помогли нам вновь различить за всеми болезненными, разрушающими нас изнутри и наносимыми извне ударами две руки Божии, более деятельные и всепроникающие, чем когда-либо. И тот же анализ дал и иной, не менее ценный результат. В соответствии с тем, о чем мы говорили выше, нам, христианам, стало возможным оправдать перед другими людьми законность и человеческую ценность смирения. 

Христианское смирение вполне искренне рассматривается и порицается большим числом достойных людей как один из самых опасных элементов одурманивающего «религиозного опиума». Если не считать отвращения к Миру, т о более всего ставят Евангелию в вину, что оно утверждает пассивность перед Злом — пассивность, доходящую до извращенного культа умаления и страдания. Мы уже говорили выше в связи с «ложной отрешенностью»: в наши дни такое обвинение — или хотя бы такое подозрение — могут помешать обращению Мира гораздо больше, чем любые научные или философские возражения. Религия, которую сочтут низшей по сравнению с гуманистическими идеалами, какими бы чудесами она себя ни обставляла, есть религия обреченная. Для христианина в высшей степени важно понять и осуществить в жизни покорность воле Божией в активном, единственно верном смысле, о котором мы уже говорили. 

Нет, если христианин хочет во всей полноте жить своей верой, то он не должен отступать перед долгом сопротивляться Злу. Напротив, прежде всего, как мы установили, он должен искренне и всеми силами, в союзе с созидающей энергией Мира бороться за то, чтобы всякое Зло отступало, чтобы ничто не умалялось ни в нем, ни вокруг него. На этой начальной фазе верующий является убежденным союзником всех тех, кто полагает, что Человечество достигнет самоосуществления лишь терп еливо продвигаясь к пределу своих возможностей. Как мы уже говорили, когда речь шла о человеческом развитии, верующий оказывается более кого-либо причастным этой великой задаче, поскольку победа человека над умалениями Мира, даже физическими и природными, составляет в его глазах одно из условий свершения и исполнения той вполне определенной Реальности, которой он поклоняется. — И пока возможно сопротивление, он, сын неба, точно так же как самые земные из детей века сего, будет твердо противостоять всему, что заслуживает устранения и уничтожения. 

Тогда пусть постигнет его поражение — то личное поражение, которого не может избежать ни один человек в его коротком единоборстве с силами, чья власть простирается на весь мир. Подобно поверженному мифологическому герою, он не ослабит своего внутреннего сопротивления. Задушенное и придавленное, его усилие не прекратится. Но в этот момент, не имея нужды в мрачном и сомнительном утешении, к которому прибегают стоики, чтобы справиться с близящейся смертью и одержатьнад ней верх (утешение, в самой глубине которого, несомненно, заложена как высший принцип красот ы и силы отчаянная вера в ценность жертвы),он увидит, как перед ним открывается область новых возможностей. Если он примет с верой эту враждебную силу, которая сражает и расчленяет его, одновременно не переставая бороться с ней, то она может стать для него благим обновляющим началом. В плане земного — все потеряно. Но в так называемой сверхприродной сфере есть еще одно измерение, позволяющее Богу незаметно осуществлять т аинст венное превращение Зла в Добро. Оставляя зону человеческих достижений и утрат, христианин, побуждаемый доверием к Тому, Кто больше его, вступает в область сверхчувственных превращений и возрастаний. Его смирение есть не что иное, как усилие, которое перемещает ввысь поле его деятельности. 

Как же далеко, не правда ли, — по-христиански далеко — оказываемся мы от этой справедливо критикуемой «покорности воле Божией», которая могла бы размягчить, затупить превосходный клинок человеческой воли, нацеленный на все силы тьмы и умаления! Твердо усвоим сами и поможем понять другим: познание и исполнение воли Божией (даже в умалении и смерти) не означает пассивности или ожидания непосредственной встречи. Я не имею права считать Божиим прикосновением несчастье, постигшее меня из-за собственной оплошности или греховного поступка (Однако несчастие, вызванное небрежностю, также может явить мне волю Божию, если я раскаюсь и расстанусь со своей ленью и беззаботностью. Все поправимо и способно переплавиться в Боге, даже наши грехи) . 

Я могу ежемгновенно исполнять волю Божию (в той форме, в какой я ее воспринял) лишь на пределе своих сил, там, где моя деятельность, устремленная к совершенствованию жизни (совершенствованию, конечно, соответствующему нормальным человеческим представлениям), постоянно уравновешивается противоположными силами, которые пытаются остановить или низвергнуть меня. Если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы продвинуться вперед или оказать сопротивление, я не достигну желанной точки— не смогу покориться Богу, как бы я сам этого желал и как того желает Он. Если же, напротив, я делаю эти отважные и упорные усилия, то тогда я через Боль соединяюсь с Богом: глубже, чем с Болью; я прилепляюсь к Нему; и в этот момент мое «приобщение смирением» неминуемо оптимально совпадает (по структуре) с моей предельной преданностью человеческому долгу.