ГЛАВА 6  

ХРИСТОС 

Говоря о дзене с христианами, я сталкивался с недоуменным вопросом: «А как же насчет Христа? Как Христос совмещается с этой пустотой, этим отсутствием всего, этой темнотой, которая превосходит мыслимое?» 

Вопрос очевидный и неизбежный. Даже малыши в детском саду знают, что Христос – в центре существования и что исключение Христа из религии привело бы к ее краху. Далее… Естественно, люди с осторожностью относятся к той христианской молитве, которая, как им кажется, лежит в стороне от Священных писаний (вне зависимости от слов и букв) и исключает любые размышления и образы Христа, ради того, чтобы войти в темноту и пустоту. И разумеется, серьезный вызов человеку достаточно глупому – ни с того ни с сего болтать с ним о христианском дзене. 

Я же считаю, что христианский дзен должен быть дзеном именно христианским, Христо-центристским, и опираться на Священные писания. Но я спрашиваю себя, не можем ли мы, благодаря дзену, разработать новый христианский метод, метод, который менее дуалистичен и более «восточен». Это утверждение может прозвучать странно (если вообще что-либо может еще показаться странным в сумасшедшей современной Церкви), но полагаю его разумным. 

Позвольте мне вернуться к сказанному ранее. Диалог между буддистами и христианами не означает просто того, что они сидят кружком, потягивая зеленый чай и приятно поводя время в безмятежной атмосфере вселенской доброй воли. Это означает, что они учатся чему-то друг у друга. Они постигают новые идеи, новые отношения, новое понимание. И именно сейчас мы можем почерпнуть из буддизма новое понимание для наших христианских методик. 

Нам следует быть открытыми в восприятии, так же, как делали это наши предшественники. Христианство, в конце концов, начиналось как еврейская секта, но Августин, Григорий и остальные не были всецело уловлены, захвачены, подмяты лишь оттого, что учение исходило из иудейства. Они были воспитаны в греческой культуре; но они внесли греческое мировоззрение в еврейское откровение, и так христианство взращивалось и обогащалось. Но если Августин и Григорий приняли учение от евреев, не понимаю, почему нечто восточное непременно должно взять верх, полностью захватить и поглотить нас. Люди Востока будут иметь свое собственное понимание, свои собственные отношения – и при этом добавят многое к христианству, подобно тому, как греческая культура добавила многое к иудейству. 

Именно это я имею в виду, говоря, что если мы идем к Христу через дзен, то другой человек может прийти к нему через Аристотеля. Я люблю «Второе послание к Коринфянам», где апостол Павел говорит о славе Господа, Моисее и Иисусе. Какое в нем сияние и божественная мощь! И что же, кто-то может подумать, что маленький человек с запада уже постиг всю славу Бога? Мы уверены, что исчерпали всю эту красоту? Мы воображаем, что изучили всю мудрость? О, мы еще слишком далеки от этого. В лике Христа есть бесчисленные линии, пока еще не постигнутые нами; всех богатейших интонаций его голоса западные уши еще никогда не слышали; его глаза содержат столько мудрости, в которую не проникал западный взор! И теперь настало время Востока, чтобы открыть все прекрасное, пока еще упущенное Западом. Что за восхитительное приключение! Но позвольте мне, простому иностранному варвару, который провел двадцать лет на мистическом Востоке, сделать попытку, заикнуться, сказать несколько слово об этом новом методе во славу Господа нашего Иисуса. 

Как-то в буддийском храме я услышал разговор доброго старого роши об отрешении от слов и идей. Слова, он сказал, используя традиционное сравнение буддистов, это палец, указывающий на луну. Сцепите пальцы, и вы никогда не увидите луну. Я почувствовал, что здесь есть нечто замечательно разумное и истинное. Слова, любые слова, даже слова Священного писания, – пальцы, которые указывают на что-то еще. И сколь долго мы будем цепляться за слова, столь долго не будем видеть реальность. 

И, конечно, западный человек любит свои маленькие слова и цепляется на них, подобно ребенку, хватающему свою любимую игрушку. Он цепляется за свои понятия, образы, цифры, счетные машины и компьютеры, забывая, что все эти вещи являются пальцами, указывающими на луну. Сегодня его основная проблема – то, что он опутан и обманут средствами массовой связи и деловыми кварталами, забыв снова, что это не более чем указательные пальцы. А что касается Священных писаний, он цепляется за слова и фразы, и попадает в опасное положение, восхищаясь образами и концепцией Бога вместо самого Бога. Странная форма идолопоклонства. 

Так что слова и понятия о Христе и образ его – это не Христос. Позвольте по крайней мере дать намек на возможность, что Христос может стать понятным без идей, что его можно почувствовать в темноте, в пустоте, в без-вещности, которая превосходит мысли. Священные писания являются пальцем (и нам нужны Священные писания подобно тому, как нам нужен палец), но Христос является луной. Позвольте не сцеплять пальцы, которые могут показать на луну. 

Или возьмем нечто другое из дзена. Если вы даже поверхностно знакомы с книгами Судзуки и прочих, то слышали знаменитое изречение: «Если вы встретите Будду, убейте его!». Оно часто представляется как богохульный отказ от всего религиозного или священного, а иногда – как доказательство отсутствия в дзене чего-либо святого, даже Будды. 

Но я не воспринимаю это таким образом. Я предпочитаю интерпретацию, которая гласит: «Если вы видите Будду, знайте: то, что вы видите, – не Будда. Так убейте его!». Основная идея – не в отличии пальца от луны. Все – абсолютно все, – что вы видите или слышите, или к чему прикасаетесь, не является совершенно истинным. Убейте его! Это – не более чем палец, указывающий на луну. Оно, возможно, очень драгоценно; но если ваша правая рука позорит вас, отрежьте ее. 

И здесь есть, что почерпнуть христианам. Правильно и набожно понятое, может звучать так: «Если вы встречаете Христа, убейте его!» – в значении: «Что вы видите – не есть Христос». 

Конечно, убивающая метафора – прекрасно жуткая и преувеличивающая проблему. Поскольку, как я сказал, концепция, образ и картина так же необходимы, как палец; и не лучшая идея – выкинуть их вместе. С другой стороны, мотив убийства Будды – средство практической направленности во время медитации. Оно означает: отделайтесь от Будды, как объекта размышлений, если вы хотите реализовать вашу природу Будды. И так же можно сказать: отрешитесь от образов Христа, если вы хотите достичь высокого созерцательного союза с Христом, союза, который – реален. 

Короче говоря, приходим к следующему. Нет необходимости иметь четкий образ и концепцию Христа. Если у вас нет таких понятий, вы можете пребывать в том состоянии, когда вы забыли о пальце, увлеченные бледной и спокойной красотой осенней луны. И если так, как счастливы вы! Вы покинули пыльную пещеру Платона, ограниченную словами и теориями, и вышли на пронизанный солнцем воздух. Не позволяйте грязным маленьким торговцам вовлечь вас назад в мрачный лживый мир концептуализации. Прогуляйте. Насладитесь вашим самадхи. Христос – с вами. 

Я предвижу, что некоторые мои читатели рассматривают это как нонсенс. Они скажут, что мы, фактически, имеем образ Христа; у нас есть описание вечного галилеянина, созданное Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном. В конце концов, чем это не его портрет? И можем ли мы вообще выбросить какие-либо образы и понятия за окно – как мусор. На это я вынужден отвечать снова: понятия – не мусор, но палец, указывающий на луну. 

Христос является «луной», поскольку люди, записывавшие Евангелие, вели своих читателей к видению не только исторического Иисуса (о котором мы, несомненно, можем получить понятие), но вознесшегося Христа, космического Христа, Христа, который был в начале начал. И именно он отвлечен от всех образов, всех мыслей, всех идей и всех картин. Вознесенный Христос столь далек от концепций, что апостол Павел сражался со всеми типами слов, чтобы выразить невыразимое. Вот что говорит он об Иисусе (К Колоссянам, 1): 

Который есть образ Бога невидимого, 

Рожденный прежде всякой твари; 

Ибо Им создано все, 

Что на небесах и что на земле, 

Видимое и невидимое: 

Престолы ли, господства ли,  

                 начальства ли, власти ли, –  

Все Им и для Него создано; 

И Он есть прежде всего, 

И все Им стоит. 

Не уверяйте меня, что Павел пишет здесь о довольно простой реальности, которая может быть выражена в понятиях и образах! Он не говорит об Иисусе, как о человеке в земной, пред-воскресенной форме. Для Павла, Христос – «тайна» или «мистерия», или еще нечто подобное, и он продолжает указывать одним пальцем, затем другим на луну, которую никакой человеческий глаз не может рассмотреть. Бедные ученые остаются связанными пальцами Павла; мистики же поворачиваются к луне. 

Живой и вознесенный Христос Павла, который пребывает с людьми во все дни – непостижимый Христос, охватывающий все времена и все пространства вселенной и хоронящийся в затаенном уголке человеческого сердца. Глубочайшая суть в Павле – не Павел, но Христос. Это не Павел живет, но Христос живет в нем. Это – не Павел взывает: «Авва, Отче!», это – дух Христа, из которого вырывается этот вопль. Для Павла – и жизнь есть Христос, и смерть есть Христос – все одно. Если это – истина для Павла, это истина и для каждого, кто верует. Глубочайшая суть внутри него – не сам он, но Христос. 

Я думаю, Павел старался сказать нечто подобное в послании «К Ефесянам», когда произносил молитву, чтобы «верою вселиться Христу в сердца ваши». Слово «сердца» здесь – прямой перевод с греческого; но Павел – еврей, родившийся и выросший среди евреев, вероятно, имел в виду еврейское слово, которое означает сердцевину сущего, глубочайшую самость. Так для Павла Христос превышает все понятия, находится за образами, за мыслями, за местом. Если мы непременно хотим разместить его где бы то ни было, мы должны найти место, откуда мысль берет свое начало, поскольку он – наше предсущее. Вот почему Павел мог говорить, что мы существовали во Христе еще пред основанием мира. 

Одним шагом дальше. Если Христос глубоко-глубоко в центре реальности и в глубинах сердца – если он есть сама истина, то настает время понять, что мы не знаем его. Дело в том, что больше нет отношений «Я-Ты». Это сама природа глубочайших областей нашей души – движение, побуждение, вдохновение и направление без отождествления в субъектно-объектном направлении – милосердие Христа руководит нами, говорит Павел. И не только Павел. Лука сообщает нам, как Иисус предупреждал своих учеников не думать слишком много, когда «поведут пред царей и правителей за имя Мое». 

«Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать; Ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить, ни противостоять все противящиеся вам» (Лука, 21). Лицом к лицу с судьей или палачом, не должно спрашивать: «Что, Иисус, делать теперь?». Нет, отрешитесь от всей этой двойственности. Поскольку ответу надлежит исходить из ваших самых затаенных глубин. Здесь Иисус и дзен – вместе. Никакой аргументации. Никаких размышлений. Ответу надлежит исходить из таких ваших глубин, о которых вы едва ли и подозреваете. 

Я рассказал о Павле, упомянул о Луке; но и Иоанн свидетельствовал о том же. Великий Иоанн, возлюбленный ученик – какие невероятные видения он имел славы Иисуса! «Мы видели его славу…». И для него Иисус было «истиной» всего, греческим alethinos. Иисус – лоза истины, жених истины, путь истины, жизнь истины, сама истина. Он – истинная лоза, и другие лозы, которые мы видим, – это второсортная имитация реально существующего. Вот еще поэтическое описание о космических измерениях вознесенного Христа, который в центре всего, что есть. «И Я, будучи поднятым от земли, охвачу все сущее». 

Конечно, когда я говорю о космичности Христа, я хочу удержать хрупкий баланс, что не легко сделать в мире, где все шиворот-навыворот и вверх дном. Я имею в виду, что некоторые теологи, склонные видеть прежде всего живого Христа, стремятся обрубить связь между космическим Христом и историческим. Несомненно, им представляется безмерно удачным то, что космический Христос отделен от исторического, – космический Христос может быть распространен на все – наполнять все сущее природой Будды, и все пребывают в блаженном и приятном вселенском единодушии. Но, увы, все не так просто, и ни истинные буддисты, ни истинные христиане не ощущают особого счастья, когда вещи приглажены таким образом. Если человек имеет хотя бы минимальное доверие к Павлу, Иоанну, Луке и остальным, он видит, что космический Христос являлся точно тем Иисусом, который пролил свою кровь. Если вообще что-то ясно в проповедовании Нового Завета, так это то, что однажды распятый Иисус есть теперь живой – даже толкователи крайних убеждений не могут отыскать в Библии прерывность между Иисусом из Назарета и Христом, который имеет первенство над всеми вещами. В скобках я хотел бы призвать читателя не идентифицировать меня с разным гностическим вздором, который загрязняет теологические небеса наших дней. 

Возвратимся, однако, к космическим измерениям Христа, глубоко сокрытого в сердце человека, что может иметь важное следствие для христианских медитаций. Это означает, что медитация не должна быть ограничена отношением «Я-Ты», которое проходило красной нитью через общепринятые христианские молитвы. Не то, чтобы подход «Я-Ты» следовало исключить. Он должен всегда присутствовать. Но не являться единственным. Позвольте мне попытаться кратко изложить христо-центрическое направление медитации дзена. 

Отправной точкой будут Священные писания, которые должны быть прочитаны или услышаны, или прочувствованы в литургии. Это – необходимый фундамент, без которого никакая христианская медитация не может просуществовать. И в наших залах медитации христианского дзена (которые, я надеюсь, скоро появятся) атмосфера должна быть напоена Священным писанием, и литургией, и верой, без которых пустота могла бы быстро стать пустотой буквальной, а не полной богатств пустотой мистической. Кроме того, на ранних этапах, медитация (особенно для людей с Запада) может быть дуалистической, или рациональной, или имеющей любое другое определение, включающее отношение с Богом, обращение к которому традиционно лежит в основе христианских молитв. Павел начинал с дуалистического пути – разговора с Христом по дороге в Дамаск, и подход «Я-Ты», кажется, имел место в Филиппии, где он продолжал дело Христа. Если христианин хочет идти по следам Павла в этом отношении – хорошо. Но если он хочет двигаться путем, подобным дзену, мыслительный процесс должен упроститься, количество слов должно уменьшиться, дуализм должен уступить место пустотной пустоте, которая – безмолвная мистика. Теперь он приходит к подобию дзена – возможно, к гедо-дзену, но все-таки дзену. Он перестает смотреть сначала на палец и обращается прямо к луне. Он не может видеть луну (поскольку та находится за облаком незнаемого), но он все-таки приближается к ее восприятию, и он не хочет, чтобы ему мешала набожная тень пальца. Он не хочет быть уловленным даже нежной шелковистой красотой и белой мягкостью. Слишком явная красота может теперь стать искушением, отвлекающим его от тихого великолепия луны. Это палец просветленных – Матфея, Марка, Луки и Иоанна, которые видели что-то и хотят, чтобы их читатели увидели это тоже. «Я написал это, чтобы вы могли верить». Так позвольте ищущему забыть про палец и без какого бы то ни было беспокойства тихо обратить взгляд к молчаливой красоте невидимой до того луны. Он может найти в мастерских фразах Павла мысль, что его жизнь исчезает с Христом в Боге. Он сам исчезает, Христос исчезает, и только Бог остается. (Снова интонация моего старого роши.) Но если вы там, помните, что вы будете там безмерно живы; Христос там безмерно жив; но вы не осознаете себя или Христа – поскольку ваша жизнь исчезла со Христом в Боге. В конечном счете, просветление наступит. Не какое-то там отвлеченное просветление, а единственное, к которому устремлен палец. Авва, Отче!