ПУТЬ МЕДИТАЦИИ  

VI 

Все, что я сказал пока, ведет в одном направлении: а именно – к созерцательной молитве. На этом сходятся все пути христианина. И разрешите мне напомнить то, что я сказал в начале «Постскриптума», когда утверждал, что главным учителем в молитве являлся Magister Internus или Внутренний Мастер. Это особенно истинно в отношении созерцательной молитвы. Причем сие касается не только обучения человека. Здесь – зов, призвание, приглашение подняться на пьедестал в празднестве любви. 

Более ранние этапы созерцательной молитвы характеризуются наличием ощущения высшего присутствия – Бог рядом, он любит, «Ибо Им мы живем и движемся и существуем» (Деяния 17:28). Автор «Облака» говорит о невидящем движении любви, которое возникает в сердце и ведет к облаку незнаемого – за все мысли и образы, и логические рассуждения. Человека поддерживает это невидящее движение любви (Св. Иоанн Креста называет его еще «живым пламенем любви»), подобное молчанию возлюбленных, не нуждающихся в словах, поскольку они объединены интуитивной интимностью. И в этом движении любви рождается мудрость, которая ведет нас, просвещает, советует нам, что делать или не делать. Направляемый любовью, человек интуитивно знает, что следует делать в определенных обстоятельствах. 

Когда движение невидящей любви возникает в сердце, нужно следовать за ним с великой свободой. И тогда можно забыть о дыхании и упражнениях на осознание, подобно тому, как человек забывает об аргументации и размышлении с помощью логики и интеллекта. Они скрываются под облаком забвения. Теперь он с полной свободой следует за внутренним светом. Об этой ступени Св. Иоанн Креста пишет: 

Здесь кончается долгий путь –   

Для праведного кончается.  

Он сам для себя закон. 

Здесь нет дальнейшего пути! Цепляние за пути и методы – всегда западня. Когда время приходит, когда мы слышим голос Мастера, который стучит у дверей, мы должны отставить все методологии, чтобы открыть дверь тому, кто входит и пребывает с нами, а мы с ним. 

Внутреннее движение любви может отчетливо проявляться в действиях хвалы или благодарения, или молитвы, прошения, или доверия, или любви… В иных же случаях оно может быть совершенно тихим и бессловесным. Оно может состоять в преображении любовью, которое старые авторы называют «слияние с Богом»; или это может быть безмолвное чувство: «я обнажен и одет Христом», отдаю себя Отцу для спасения рода человеческого. 

И хотя подобные переживания любящего созерцания или любящего знания имеют много общего с дзеном, не думаю, что это одно и то же. Другими словами, я не думаю, что созерцание в христианстве и дзене – то же самое, и полагаю, что люди, наиболее продвинутые в дзене (и, возможно, все подлинные Мастера дзена), согласятся со мной. Прежде всего, дзен никогда не говорит о любви. Некоторые христианские писатели, и это так, говорят, что хотя в дзене нет разговора о любви, умиротворенный дзен заполнен любовью и просто использует другую терминологию. Одно время я и сам думал так же. Но когда углубился в эту теорию, то не обнаружил ни одного человека, принадлежащего дзену, который поддержал бы ее. Для них чувство любви к Богу, даже к Богу, который является моей глубочайшей, истинной самостью, – вид иллюзии или макио. Уверен, что то же проявилось и в интервью с Роши, о котором я писал в первой главе. 

И еще верно, что когда христианская созерцательность развивается, чувство присутствия может стать чувством отсутствия, свет может стать тьмой, и чувство любви может увянуть и иссохнуть, достигая предела, когда Он восклицает: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» (От Матфея, 27:46). Здесь Он в пустоте и темноте, в без-вещности и одиночестве. Все восточные мистики пишут о подобном состоянии. Но здесь еще остается вера, глубокая вера в Бога, который, хотя и кажется отсутствующим, должен присутствовать. Здесь невидящее движение любви стало совсем слепым, в самом деле, и очень темным. Но любовь все еще там. И 110-й псалом свидетельствует об этом с возгласом радости, хвалы, и благодарения: 

«Славлю Тебя, Господи, всем сердцем моим 

В совете праведных и в собрании». 

                                      (Псалом 110:1) 

Это слова того, кто прошел через пустыню и снова обрел глубокие переживания близости и присутствия Бога. 

Так что для меня величайшее практическое различие между дзеном и христианским созерцанием состоит в том, что если дзен видит в чувствах и любовном устремлении к Богу всего лишь макио и иллюзию, я считаю эти чувства – да, несовершенным и неточно выражающим действительность, но тем не менее – истинным, правильным и ценным религиозным переживанием. 

И здесь мы добрались до сути: одно – говорить, что чувства и мысли о Боге не соответствуют строго действительности; и другое – говорить, что они иллюзорны. Одно – говорить, что мысли и чувства должны быть превзойдены; и другое – говорить, что они должны быть отвергнуты. И из-за этого деликатного, но столь важного различия для меня оказалось невозможным практиковать подлинный «чистый дзен» или «дзен-буддизм». Из дзена я могу, и буду продолжать, узнавать многое. Но я убежден, что он не то же самое, что христианская созерцательность, к которой я чувствую призвание. (Св. Иоанн Креста подчеркивает, что мысли о Боге не есть Бог; чувства и ощущения Бога не есть Бог; образы Бога не есть Бог. Все они несовершенны и должны быть превзойдены. Но говорить, что они несовершенны, совсем не то, что называть их ложными или иллюзорными). 

В одном месте, где автор «Облака» делает это тонкое различие, он предостерегает: «Будьте осторожны и не ошибитесь здесь, я прошу вас. Помните, что чем ближе человек подходит к истине, тем более чувствительным к ошибкам он должен быть.» («Облако Незнаемого», под ред. В. Джонстона, Нью-Йорк, 1973). Я отношу это также к созерцательности в дзене и христианстве. И поскольку различия здесь столь тонки, едва уловимы, мы должны особенно беречься от ошибок.