ПУТЬ МЕДИТАЦИИ
VI
Все, что я сказал
пока, ведет в одном направлении: а именно – к созерцательной
молитве. На этом сходятся все пути христианина. И разрешите
мне напомнить то, что я сказал в начале «Постскриптума»,
когда утверждал, что главным учителем в молитве являлся
Magister Internus или Внутренний Мастер. Это особенно
истинно в отношении созерцательной молитвы. Причем сие
касается не только обучения человека. Здесь – зов,
призвание, приглашение подняться на пьедестал в празднестве
любви.
Более ранние этапы
созерцательной молитвы характеризуются наличием ощущения
высшего присутствия – Бог рядом, он любит, «Ибо Им мы живем
и движемся и существуем» (Деяния 17:28). Автор «Облака»
говорит о невидящем движении любви, которое возникает в
сердце и ведет к облаку незнаемого – за все мысли и образы,
и логические рассуждения. Человека поддерживает это
невидящее движение любви (Св. Иоанн Креста называет его еще
«живым пламенем любви»), подобное молчанию возлюбленных, не
нуждающихся в словах, поскольку они объединены интуитивной
интимностью. И в этом движении любви рождается мудрость,
которая ведет нас, просвещает, советует нам, что делать или
не делать. Направляемый любовью, человек интуитивно знает,
что следует делать в определенных
обстоятельствах.
Когда движение
невидящей любви возникает в сердце, нужно следовать за ним с
великой свободой. И тогда можно забыть о дыхании и
упражнениях на осознание, подобно тому, как человек забывает
об аргументации и размышлении с помощью логики и интеллекта.
Они скрываются под облаком забвения. Теперь он с полной
свободой следует за внутренним светом. Об этой ступени Св.
Иоанн Креста пишет:
Здесь кончается
долгий путь –
Для праведного
кончается.
Он сам для себя
закон.
Здесь нет
дальнейшего пути! Цепляние за пути и методы – всегда
западня. Когда время приходит, когда мы слышим голос
Мастера, который стучит у дверей, мы должны отставить все
методологии, чтобы открыть дверь тому, кто входит и
пребывает с нами, а мы с ним.
Внутреннее движение
любви может отчетливо проявляться в действиях хвалы или
благодарения, или молитвы, прошения, или доверия, или любви…
В иных же случаях оно может быть совершенно тихим и
бессловесным. Оно может состоять в преображении любовью,
которое старые авторы называют «слияние с Богом»; или это
может быть безмолвное чувство: «я обнажен и одет Христом»,
отдаю себя Отцу для спасения рода
человеческого.
И хотя подобные
переживания любящего созерцания или любящего знания имеют
много общего с дзеном, не думаю, что это одно и то же.
Другими словами, я не думаю, что созерцание в христианстве и
дзене – то же самое, и полагаю, что люди, наиболее
продвинутые в дзене (и, возможно, все подлинные Мастера
дзена), согласятся со мной. Прежде всего, дзен никогда не
говорит о любви. Некоторые христианские писатели, и это так,
говорят, что хотя в дзене нет разговора о любви,
умиротворенный дзен заполнен любовью и просто использует
другую терминологию. Одно время я и сам думал так же. Но
когда углубился в эту теорию, то не обнаружил ни одного
человека, принадлежащего дзену, который поддержал бы ее. Для
них чувство любви к Богу, даже к Богу, который является моей
глубочайшей, истинной самостью, – вид иллюзии или макио.
Уверен, что то же проявилось и в интервью с Роши, о
котором я писал в первой главе.
И еще верно, что
когда христианская созерцательность развивается, чувство
присутствия может стать чувством отсутствия, свет может
стать тьмой, и чувство любви может увянуть и иссохнуть,
достигая предела, когда Он восклицает: «Боже Мой, Боже Мой,
для чего Ты Меня оставил?» (От Матфея, 27:46). Здесь Он в
пустоте и темноте, в без-вещности и одиночестве. Все
восточные мистики пишут о подобном состоянии. Но здесь еще
остается вера, глубокая вера в Бога, который, хотя и кажется
отсутствующим, должен присутствовать. Здесь невидящее
движение любви стало совсем слепым, в самом деле, и очень
темным. Но любовь все еще там. И 110-й псалом
свидетельствует об этом с возгласом радости, хвалы, и
благодарения:
«Славлю Тебя,
Господи, всем сердцем моим
В совете праведных
и в собрании».
(Псалом
110:1)
Это слова того, кто
прошел через пустыню и снова обрел глубокие переживания
близости и присутствия Бога.
Так что для меня
величайшее практическое различие между дзеном и христианским
созерцанием состоит в том, что если дзен видит в чувствах и
любовном устремлении к Богу всего лишь макио и
иллюзию, я считаю эти чувства – да, несовершенным и неточно
выражающим действительность, но тем не менее – истинным,
правильным и ценным религиозным
переживанием.
И здесь мы
добрались до сути: одно – говорить, что чувства и мысли о
Боге не соответствуют строго действительности; и другое –
говорить, что они иллюзорны. Одно – говорить, что мысли и
чувства должны быть превзойдены; и другое – говорить, что
они должны быть отвергнуты. И из-за этого деликатного, но
столь важного различия для меня оказалось невозможным
практиковать подлинный «чистый дзен» или «дзен-буддизм». Из
дзена я могу, и буду продолжать, узнавать многое. Но я
убежден, что он не то же самое, что христианская
созерцательность, к которой я чувствую призвание. (Св. Иоанн
Креста подчеркивает, что мысли о Боге не есть Бог; чувства и
ощущения Бога не есть Бог; образы Бога не есть Бог. Все они
несовершенны и должны быть превзойдены. Но говорить, что они
несовершенны, совсем не то, что называть их ложными или
иллюзорными).
В одном месте, где
автор «Облака» делает это тонкое различие, он
предостерегает: «Будьте осторожны и не ошибитесь здесь, я
прошу вас. Помните, что чем ближе человек подходит к истине,
тем более чувствительным к ошибкам он должен быть.» («Облако
Незнаемого», под ред. В. Джонстона, Нью-Йорк, 1973). Я
отношу это также к созерцательности в дзене и христианстве.
И поскольку различия здесь столь тонки, едва уловимы, мы
должны особенно беречься от ошибок.

|