ГЛАВА 11  

ПРОСВЕТЛЕНИЕ  

Нельзя писать о дзене, не останавливаясь на теме просветления. Оно – суть не только всего дзена но и, на самом деле, всего буддизма. В просветлении содержится огромная мудрость, а также возможность освобождения от пут страдания; и просветление Господа Будды, давшее новые побеги духовности, – одно из великих событий истории. Но несмотря на направленность всего дзена к просветлению, мы сталкиваемся с интересным парадоксом: мол, никогда не следует желать его. Страстное желание культивирует привязку, которая непременно испортит весь процесс. Это все та же старая присказка: нужно желать ничего – а ничего и означает ничего. 

В некоторых ответвлениях дзена в современной Японии, тем не менее, бытует шутка, имеющая определенный смысл: «Делай или не делай что-то для просветления – разницы нет». Мой друг, неутомимо практикующий дзен, говорил мне, что после сесссина в одном из храмов людей в какой-то степени разделяли на тех, кто имел сатори, и тех, кто не имел. Это не очень раздражало моего друга, хотя он был всегда среди последних. Он не протестовал, когда дело касалось всего лишь его задетых чувств – к этому он мог бы отнестись философски. Но он испытывал праведное негодование, слыша шутки, что, мол, неудачи происходили главным образом из-за женщин, которые проникли в дисциплину, традиционно мужскую и мужественную. Он говорил, что истинный последователь дзена сдержан во всем («кто знает, не говорит, а кто говорит, не знает»), ощущая святость и интимность происходящего, а подобная болтовня уводит от изначального, истинного духа. И большинство людей истинного дзена, я полагаю, поддерживают его убеждение. С другой стороны, сатори, огромный внутренний опыт, может искусить поэтический темперамент, чтобы дать себе волю поведать миру о волнующих душу переживаниях. Даже д-р Судзуки не может полностью быть свободным от таких мелодраматический влияний, когда пишет о просветлении. 

Кроме того, следует упомянуть, что есть различные степени просветления и что некоторые Мастера скорее склонны признавать кого-то достигшим сатори, чем другие. Мы слышали о приверженцах, которые потратили десятилетия на неутомимое сидение в медитации, не получая и искры просветления. Но это не означает, что они попусту тратили свое время. Доген, основатель секты Сото, утверждал, что само сидение является формой просветления, и эти слова вполне соответствуют сказанному Св. Иоанном Креста, что темнота созерцания является по своей сути просветлением (для него вне-образность темноты является верой и вера является просветлением), даже если души никогда не касается какой-либо волнующий опыт. И эта утверждение действительно. Я думаю, что ошибкой, и не малой, является драматизация опыта сатори огненными эффектами или другими красивостями. Это заставляет переживания в дзене выглядеть якобы похожими на наркотические опыты. Но фактически, дело в том, что важно не внезапное потрясение в психической жизни, но тотальное преобразование, которое имеет место быть. И в результате появляется, по Св. Павлу, новый человек, новое создание – после смерти старого. Я уверен, что постепенное просветление без мелодрамы должно быть, и оно возможно. Такое преобразование происходит медленно, но глубоко, без резкого и внезапного психического изменения. 

Тем не менее, мне хотелось бы обсудить здесь вопрос христианского сатори. Если христианин практикует дзен, получит ли он те же опыты, что и буддист? Или – какого типа опыта он, предположительно, может достигнуть? Или – есть ли, реально, такой опыт, к которому может привести благонамеренного и упорного христианина постоянная практика в верном направлении? Я хотел бы рассмотреть три типа опыта, который мог бы быть как-то классифицирован – в качестве версии для возможного христианского сатори. Прежде всего, я уверен, что есть просветление в принципе, которое не является ни христианским, ни буддийским, ни каким-либо еще. Оно общечеловеческое. Мертон, вероятно, именно это имел в виду в письме, цитированном в главе 3, где он пишет о состоянии, выходящем за рамки каких-либо категорий, религиозных или иных. Этот опыт, как кажется мне, обнаруживается во всех культурах, хотя и в модифицированной форме, это опыт единения всего сущего и потеря своей самости. 

Т.С. Элиот писал много об этом в своем отношении к эстетике. Я сам встречал монаха-христианина, который говорил мне, что еще до поступление в монастырь он имел внезапное глубокое сатори – правда, он не знал тогда этого названия – при чтении Платона. Позже у него случались христианские опыты; но тот первый, поразивший его, был универсальным, а не специфически христианским, хотя именно он подвиг к тому, чтобы стать монахом. Меня это заинтересовало, поскольку я всегда считал, что Платон был истинно просветленным человеком и что среди переживаний этого великого грека было сатори большой глубины. 

Второй тип возможного сатори – специфический иудео-христианский. Это – опыт Св. Павла на дороге в Дамаск, когда он упал с лошади, ослепленный светом, и услышал слова Иисуса. Или опыт Моисея, кому было велено Господом снять обувь, поскольку земля, на которой он стоял, была святой. Или то же, случавшееся с Исайей и пророками. Вместе с тем, я должен отметить преображающую «муку любви» Св. Иоанна Креста, Терезы и других. Такие опыты глубоко интересны, но они довольно далеки от темы дзена, и я сомневаюсь, стоит ли относить их к той же категории. Они более связаны со способностями личности, они – лишь для некоторых людей; никакая методология не приводит к переживаниям этого ряда. 

Третий тип опытов, и именно в нем вижу наибольшие возможности, – тоже преображение, или «метанойя». Это, я уверен, – основной религиозный опыт, на котором настаивает Евангелие, и который отражен в словах баптистов: «Покайтесь, и вы сразу же окажетесь в царстве Бога». Слово «преображение» или «покаяние» имеют теперь, к несчастью, очень этический оттенок – «Она преобразилась, поскольку больше не пьет виски», – но оригинальное значение было не таким. Преобразование, преображение – состояло в изменении разума и сердца, и наиболее живое отражение такового обнаруживается в Деяниях Святых Апостолов и в эпистолах Св. Павла, где мы читаем о крещении Святым Духом ефесян, последовавшее за наложением на них рук Павла. Каким огромным переживанием это было! И такое все еще случается в мире сегодня. Иногда те, кто испытывает его, начинают говорить на разных языках, столь глубоко его воздействие; оно сопровождается приливом радости, не слишком отличной от той, что затопляет личность в сатори. Наиболее замечательный эффект проявляется при признании того, что Иисус – Господь, и в преклонении с восхвалением его. Я полагаю, что этот преобразующий опыт обнаруживается также и в Евангелии: «Я был слеп, теперь же я вижу». Здесь – раскрытие слепых глаз, которые теперь начинают видеть славу Христа. «Мы видели его славу…». 

В столетиях, которые следовали за эпохой апостолов, было принято вести людей к глубоко прочувствованному опыту метанойи, подобно тому, как мастер дзена ведет своих учеников к сатори, хотя методология, конечно, была совсем другой. Метанойя не представляла собой чего-то исключительного. Это состояние не отличалось от обычной веры; просто в нем экстаз веры мог испытываться снова и снова в серии «преобразований». Позже, в шестнадцатом веке, мы видим Игнатия Лойолу с методологией, называемой «Духовные упражнения» – для приведения людей к тому же традиционно великому преображению. Ищущих ожидает опыт, имеющий сходство с тем, который обрел Павел на дороге в Дамаск (как я упоминал, сам я не продвинулся столь далеко), и Игнатий, несомненно, открыл способ приведения верующих к большой духовной глубине. Тем не менее, позже католическая церковь, хотя и поддерживала основное учение о преображении или метанойе, стала несколько подозрительной в отношении определенных типов религиозного опыта, особенно тех, которые казались слишком субъективными и эмоциональными. И он остался лишь в таких ответвлениях протестантизма, как пятидесятники, где имело место внезапное преображение. Теперь, однако, это явление признано множеством христианами каждого направления, и так называемое харизматическое возрождение активно проникает в церковь. 

Я вовсе не хочу сказать, что преображение или метанойя это то же, что и сатори. Я говорю лишь, что методология дзена, если она воспринята христианином, может привести в кульминации к внезапному преображению. Если дзен выполняется в атмосфере христианства и овеян христианской литургией, он может привести людей к глубокой и полной радости метанойе. Такой опыт, я повторяю, фактически имеет общим с сатори то, что он не превышает обычных психологических возможностей человека – он не похож на переживания Моисея, или Павла по дороге в Дамаск. Ему следовало бы быть обычным явлением в христианской жизни, в любом случае, насколько я понимаю Новый Завет; а без этого, вера все еще слаба и поверхностна. Теперь позвольте мне кратко изложить, как я начинаю видеть значение внезапной метанойи и ее воздействие на того, кто практикует дзен в христианских медитациях. 

Приехав в Соединенные Штаты летом 1970-го, я впервые услышал о католиках-пятидесятниках. Мне сказали, что молитвенные занятия их имели внешние проявления (они говорили на разных языках), обычно они доходили до экстаза в своем выражении христианской веры, и что они вообще были чокнутыми. Я принял теорию сумасбродства пятидесятников довольно некритично – в соответствии с образованием, но не с темпераментом, поскольку избегаю проявления сильных эмоций в делах религиозных. Думаю, я был бы менее предубежден, если бы здесь имел место термин «харизматическое возрождение». Как-то позже, тем же летом, я находился в монастыре на восточном берегу и монахини настояли, чтобы я посетил группу католических пятидесятников. Каждый, кто имел контакт с монахинями, знает, что они довольно упорные люди. Итак, я решил сходить на встречу ради собственной спокойной жизни. 

В приходском зале собралось много людей: молодые и старые, черные и белые, длинноволосые и коротко остриженные, бородатые и выбритые. Мы сидели по кругу, в тишине, и затем, после того, как некоторое время прошло, люди стали подниматься и молиться спонтанно, или читать тексты из Библии, или вопрошать с мольбой, или делиться какими-то переживаниями, или говорить на разных языках. Прихожане молились вместе и пели вместе. Я был поражен сочетанием спонтанности и мира, и начал было терять свое предубеждение. Люди не действовали ни согласно заранее утвержденному плану, ни согласно инструкциям и нормам – они следовали за Духом. Я подумал, что люди часто ищут экспрессивной спонтанности в диком веселье, как на средневековых карнавалах или во время некоторых современных дурачеств; или на сеансах сенситивов... Но здесь было самопроизвольное выражение глубокой веры в атмосфере мира. Кроме всего прочего, люди, несомненно, были психологически здоровыми. После общего собрания нас разделили на группы, в которых одни получали начальные инструкции, другие – молитвы и наложение рук, а иные просили о крещении Духом. Я и сам получил крещение Духом. 

Все это может казаться находящимся в десятке тысяч миль от дзена. Как могло такое спонтанное, «говорливое» дело иметь отношение к глубокой тишине дзадзена? И все же я уверен, что связь есть. Поскольку ошибочно думать, что дзен представляет собой только лишь молчаливое сидение. Он имеет другую сторону, почти иррациональную, где люди действуют и кричат со страстью и спонтанностью пятидесятников, то есть – из глубинного центра своего существа, а не из церебральной области логического мышления. Литература дзена полна забавных анекдотов о людях, прыгающих в пруды или щипающих других за носы, или говорящих странные вещи. Конечно, верно, что они не говорят на разных языках; но я видел, что они делают отчасти аналогичные вещи. Я вспоминаю, как на одном из сессинов, где я присутствовал, через несколько дней после начала некоторые участники начали вопить: «Му… Му… МУууууууууууу!». Я вижу в подобных действиях способ высвобождения затаенной энергии, которая, кажется, вырывается из самой глубины их существа. Это напомнило мне христианских мистиков, которые выкрикивали: «Иисус!», или «Боже!», или что-то еще. Такое могло происходить в самые напряженные моменты их молитв. Этот тип феномена, кажется мне, указывает на то, что глубокие психологические силы находятся в работе; что религиозный опыт человека коснулся глубокого уровня психической жизни. Но в то же время описанное состояние – лишь побочный продукт, не имеющий первичного значения. Заметим, что Св. Павел всегда был осторожен, относя дар «говорения» к относительно низким видам духовных даров. Главное, он говорил, – милосердие. 

Возвращаясь к собранию пятидесятников, думаю, что наложение рук, общая молитва, вся благотворительная деятельность общины могут быть усилены тем высвобождением психической энергии, которое приносит  просветление всем, упорно практикующим дзадзен. В христианстве оно ведет к метанойе. Но чтобы прийти к преображению, вы должны умереть. И когда вы преклоняете колени, чтобы получить крещение Духом, такое случается. Вы умираете. Для меня лично крещение Духом было большим событием, давшим мне намек, на что похоже сатори. Мне подумалось, что и ранние христиане имели сильные переживания.  

Итак, в конце концов, я полагаю верным, что пятидесятники – чокнутые, но я хотел бы быть таким же чокнутым. Поскольку, если вы жаждете просветление, вам придется стать чокнутым; наркотики не помогут достичь цели. Это урок, как буддизма, так и христианства, это – доктрина смерти и воскресения. 

И именно это я имею в виду, когда говорю, что для достижения просветления необходимы два фактора: внутренняя медитация и внешнее событие. Проще говоря, только медитации, или дзадзена недостаточно, и только внешнего наложения рук недостаточно тоже. Внешнее воздействие роши или общества доводит внутренний опыт до реализации. Старый Мастер как-то сказал: «Приближаясь к просветлению, вы похожи на цыпленка, проклевывающегося из яйца. Изнутри малыш долбит, тычется, пытаясь выбраться, но этого никогда не произойдет, если мать-курица не клюнет, пробивая скорлупу извне. Так же ваше состояние при медитации может зреть, быть готовым, но не достигнет критической точки без нажима извне». 

Я упомянул опыт пятидесятников, но вовсе не считаю, что это единственный путь к преображению, или что он – для всех. Полагаю, таинства могут иметь тот же эффект: они могут быть внешними знамениями, которые приведут человека ко внутреннему прорыву. Что касается христианского просветления, кто-то испытывает сильнейшие переживания в момент получения крещения или причастия, кто-то – при отпущении грехов. В последнем случае, исповедник пребывает в позиции сурового роши. Здесь он – не дружелюбный советчик (хотя и может дать хороший совет); он может даже действовать как судья и привести кающегося к преображению, подобно любому гуру на Востоке, или подобно тому великому гуру, который ходил по водам Галилеи. И кающийся умирает. Он теряет все. Затем наступает воскрешение – муки сознания, радость, смех, солнечный свет, просветление… 

Позже, после встреч с пятидесятниками, я пришел к видению параллели между дзенским сатори и христианским преображением, или метанойей. Со времени моего первого контакта с дзеном я постоянно отмечал преданность его адептов избранному пути. Я чувствовал (с некоторым подобием зависти), что это были люди, которые знали точно, чего они хотели в этом мире, тогда как христиане  часто представлялись менее уверенными. Истинная правда – буддийские монахи и монахини являлись искренне устремленными. Они желали просветления, и здесь не было двух мнений. Как я уже сказал, их преданность производила на меня сильное впечатление; и лишь значительно позже я начал понимать, что как буддизм центрируется вокруг просветления, так христианство центрируется вокруг преображения. Измените ваш ум и сердце, и окажетесь в царстве Бога, которое рядом. Изменитесь! Обратитесь! Это вечный призыв Христа и пророков, громкий призыв, приглашение к возрождению, к изменению сознания, к становлению нового человека. 

И теперь я вижу, в христианстве есть все для этого – есть вера. Христианство имеет дело с душевными потрясениями такой же колоссальной силы, как те, о которых писали д-р Судзуки и другие в своих наиболее поэтических произведениях. Если мы забываем об этом, то словно разбавляем молоко водой – христианство становится чем-то не большим, чем общественная респектабельность. 

Для меня (и уверен, для многих христиан) этот главный призыв мог легко быть затемнен правилами и нормами, и соблюдением старых традиций – традиций купелей и бронзовых чаш. Люди мои, разрывайте ваши сердца, разрывайте ваши сердца, а не ваши одеяния! Мы разрывали нашу одежду слишком часто в последнее время; мы создавали слишком много внешних символов и внешне изменялись; давно пора нам дойти до сердца. 

Теперь, для меня, во всяком случае, христианство видится столь же целенаправленным, как дзен. Здесь вопрос всего лишь веры, индивидуальной и общественной; и все исходит из нее. Внешнее изменение бесполезно без изменения сердца. Дзен напоминает мне об этом, что может оказать немалую услугу христианству. Я думаю, что и христиане могут оказать услугу дзену, особенно тем людям, которые желают слушать голос большого гуру, который дал нам Нагорную проповедь. В главных поворотных пунктах истории (а кто станет отрицать, что такие дни настали теперь?) мир всегда искал просветленных мужчин и женщин, обладающих прозрением. Возможно, сотрудничество буддизма и христианства сможет дать таких людей, чьи жизни будут очень важны и значимы для нашего времени. 

(Автор желает выразить свою благодарность мисс Мивако Кимура, которая любезно нарисовал схемы поз к этой главе). 

Ничего хорошего нет в фетишизации положения тела, словно оно и есть главное в медитации. Бывает, что людям, даже далеко продвинутым духовно, физически невозможно принимать какую-либо из общепризнанных поз. Но и такие люди могут заниматься дзеном. На самом деле, даже больной в своей кровати может практиковать дзен и созерцание, и такое происходит нередко. Хотя все же факт остается фактом, традиционные позы имеют большое значение для тех, кто в состоянии выполнять их. 

На рисунках 1 и 2 изображена поза лотоса. Она очень стара; она предшествует буддизму в Индии и обнаружена археологами в древнем Египте. Человек помещает левую ступню на правое бедро и правую ступню на левое бедро, слегка покачивается из стороны в сторону и замирает в положении с прямой спиной, но без напряжения. Голова может быть слегка наклонена вперед, взгляд может быть устремлен в одну точку или не фокусироваться совсем. Некоторые христиане сосредоточивали взор на распятии, установленном на земле в нескольких футах перед ними. Это не означает, что они во время медитации размышляли на темы, связанные с распятием – оно просто находилось там. Поза лотоса имеет большое символическое значение. Так же как лотос вырастает из тины и грязи пруда, бодхисаттва вырастает из иллюзии мира в безоблачную красоту истины. 

Для христианина это положение может символизировать и жизнь Христа внутри него: «Я живу, но теперь не я, а Христос живет во мне». Самость умирает, и Христос восходит как центр всего. 

На рисунках 1 и 2 левая рука лежит на правой, и большие пальцы слегка соприкасаются. Однако на рисунке 3 руки лежат на коленях открытыми. Эта поза не используется в дзене, но популярна в Индии. Некоторые христиане также обращают ладони кверху, поскольку это дает им чувство открытости перед Богом. 

Для тех, кто не может практиковать полный лотос, существует поза полу-лотоса (рисунок 4). Она столь же хороша, как полный лотос, и используется некоторыми Мастерами дзена. В этой позе колени могут оказаться немного приподнятыми. Так, чтобы устойчивость сохранялась, им следует опираться на землю, потому в полу-лотосе полезно сидеть на более высоком дзафу. 

На рисунке 5 изображен облегченный способ сидения со скрещенными ногами. Он не слишком популярен в Японии, но широко используется в других азиатских странах. 

На рисунке 6 изображен японец, сидящий на корточках в традиционной позе, называемой сейдза, а рисунки 7 и 8 показывают ту же позу в несколько измененном виде. Использование дзафу или низкой табуретки делает пребывание в этой позе более легким, иначе оно бывает довольно болезненным. Даже японцы сейчас начинают испытывать трудности в отношении традиционных поз. Так что экспериментальным путем найдены позиции, которые являются разумными и возможными для современных людей, удерживая при этом  преимущества старых поз. 

На рисунке 9 изображено, как дзен может практиковаться за кафедрой. Но они редко используются в храмах – разве что людьми с Запада, которые не могут сидеть в любой из традиционных поз. Наши диалоги между последователями дзена и христианами часто проходили в помещениях, где сидение на полу было сложно осуществить. В этих случаях мы практиковали дзен именно в такой позе. 

Глядя на вышеприведенные положения тела, можно заметить, что у них есть некоторые параметры, общие для всех. Спина всегда держится прямо. Это имеет большое значения. Когда спина прямая, дыхание автоматически становится брюшным и замедленным. Молодой буддист, заведующий залом медитации, говорил мне, что он мог бы, глядя на спину любого медитирующего, определить его состояние. Если спина начинает сгибаться, это явный признак того, что человек потерял внутреннее единение. Глаза остаются полузакрытыми. Если они полностью закрыты, человек легко нарушает позу или засыпает. Глаза не следует фокусировать совсем; или взгляд может быть направлен на распятие, установленное на земле несколько поодаль. О значении дыхания уже говорилось. Можно или считать вдохи, или повторять молитвенные слова в сочетании с дыханием. Повторение слова «Иисус» является формой молитвы, которая традиционна в Восточной церкви и дается в «Добротолюбии», а также в знаменитом русском классическом «Пути пилигрима». В «Добротолюбии» говорится, что с дыханием Иисус входит внутрь, а «Я» выходит; и таким образом Христос становится центром жизни верующего. При дальнейшем продвижении, однако, может совсем исчезнуть необходимость счета или повторения молитвенных слов. Достаточно лишь осознавать дыхание, что называется «следовать за дыханием». Большинству людей, практикующих медитации типа дзен, приходится время от времени возвращаться назад к чему-либо определенному (внутренняя молитва, или сознательное дыхание, или коан), чтобы они вообще не потеряли сосредоточенности. И тогда внутренняя молитва произносится до тех пор, пока медитирующему необходима поддержка для создания внутренней тишины без каких-либо отвлечений.