Символ 32/1994  

И. Гагарин 

БУДУЩЕЕ ГРЕКО-УНИАТСКОЙ ЦЕРКВИ 

(1862) 

Ветры и волны обрушились на челн Петра, но мореплаватель не поддается им. Его рука держит руль, а его глаза пристально смотрят на восток. Словно он ждет чего-то, что должно появиться оттуда. С первых дней своего понтификата он обращался к жителям востока со словами примирения и мира, и совсем недавно он вверил попечительство об изучении религиозных нужд Востока специальной конгрегации. Политики обращают свои взоры в ту же сторону. Момент представляется благоприятным для привлечения внимания христианской общественности к одной из великих проблем нашего столетия. 

І. 

Победоносному оружию Александра Великого удалось лишь создать эфемерную империю, которая не пережила своего основателя; но победы элладского гения над варварами оказались все же прочными. Язык, законы, словесность, науки, искусства Греции завоевали Фракию, Малую Азию, Сирию и Египет, и даже если грекам не удалось создать и сохранить на этих обширных территориях могущественную империю и мощное политическое единство, тем не менее греческая цивилизация действительно пустила здесь глубокие корни. Восток стал греческим и остался греческим, даже когда римляне подчинили его своему господству. На другом краю империи Галлия, Испания, Африка не только были завоеваны оружием римлян, но и были ввергнуты в завершенные формы римского общества; они приобрели его четкий отпечаток, они восприняли его язык с его нравами и законами. Когда эти обширные страны создали единую империю, в ее лоне было два языка, две цивилизации, или, как сказали бы сегодня, две национальности – национальность греческая и национальность латинская. 

Проповедуя Евангелие и основывая Церковь Христову, апостолы оказались перед лицом такового положения вещей; не мечтая с ним бороться, они его восприняли таким, каким оно было; они разбросали семена божественного слова среди греков и латинян и дали им произрасти среди тех и других, не заботясь о вопросах языка и национальности. В результате этого Церковь, адаптируясь к характеру этих двух народов, приобрела различный облик у тех и у других. Вера была одна и та же, Церковь была едина, но богослужение не везде пользовалось одним и тем же языком; постепенно возникли и утвердились разные обычаи совершении святых тайн, в преподании таинств, в формах молитвы, в некоторых дисциплинарных моментах. Эта совокупность обычаев и церемоний, принятая как латинянами, так и греками, есть то, что мы называем обрядом, и уже до Никейского собора она приобрела достаточно стабильную форму. Итак, в Церкви с этих отдаленных времен существовали два разных обряда, греческий и латинский, и одновременное существование этих двух обрядов никак не подрывало ни единство веры, ни единство Церкви. Отсюда возникла привычка обозначать названием греческой Церкви ту часть Церкви, которая придерживалась греческого обряда, а названием латинской Церкви — ту ее часть, которая придерживалась латинского обряда, но не потому, что в действительности существовали две Церкви, отделенные друг от друга, а только потому, что обе половины Церкви придерживались одна греческого обряда, а другая — латинского. 

Эти наименования получили еще более определенный характер, когда Римская империя была окончательно разделена. Обе части Церкви стали соответствовать двум половинам империи: Греческая Церковь — Восточной империи, а Латинская Церковь — империи Западной. 

Во все времена епископ Римский, кроме власти, которой он был облачен как глава вселенской Церкви, осуществлял белее непосредственную и прямую власть в Латинской Церкви: это то, что составляло Западный патриархат. На Востоке также с древнейших времен епископы Александрийский и Антиохийский обладали, каждый в рамках своей компетенции и под верховной властью папы, определенным правом надзора и определенной властью над епископами, которые относились к их кафедрам. Позже в результате учреждения Константинопольского и Иерусалимского патриархатов Восток оказался разделенным на четыре большие, независимые друг от друга, территории, которые возглавляли патриархи Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Такое положение вещей не представляло собой ничего несовместимого с единством Церкви. Восточные патриархи были обязаны находиться в общении с папой, они признавали его примат. В серьезных случаях они в своих решениях апеллировали к папе Римскому, и ему приходилось неоднократно подвергать церковному запрещению патриархов и смещать их с их кафедр. 

Но с течением времени возникали национальное соперничество, политическая ревность, амбиционные расчеты, плохо обоснованные претензии, слепые предубеждения и мрачное непонимание, которые нарушили гармонию. Распри становились все белее и более частыми, и узы, соединявшие обе Церкви, были окончательно разорваны. Именно это составляет восточный раскол. 

Тем не менее, неоднократно предпринимались попытки завязать прежние отношения и восстановить согласие. Из всех этих попыток самая торжественная и знаменитая имела место на Флорентийском соборе. С общего согласия греческие и латинские епископы установили основы примирения, которые, как надеялись, будет вечным, но, к сожалению, оно вовсе не оказалось прочным. 

Однако не следует полагать, что деяния Флорентийского собора не дали больших результатов. То, что удалось найти и четко сформулировать основы и условия мира, было не так уж мало. Если здесь позволительно заимствовать выражение из языка дипломатии, то протокол остался открытым, и все восточные Церкви смогли узнать, на каких условиях Римская Церковь была готова принять их в свое общение. Впоследствии некоторые восточные епархии и отдельные Церкви поочередно присоединялись к основам, установленным во Флоренции: таково происхождение различных греко-униатских Церквей. Сохраняя свой обряд, свои церемонии, свои обычаи, эти Церкви входят во вселенскую Церковь, исповедуют единую веру и признают верховную власть преемника св. Петра. Вследствие этого греко-униаты являются католиками греческого обряда или, иными словами, греками, пребывающими в общении со Святейшим Престолом. Совокупность этих католиков греческого обряда составляет греко-униатскую Церковь. Хотя они рассеяны по разным странам, хотя они принадлежат к разным национальностям и составляют несколько различных Церквей, в этом исследовании не следует их разделять, поскольку их положение, их нужды и их будущее одинаковы. 

Начнем с перечисления различных групп, составляющих сегодня греко-униатскую Церковь. Они рассеяны в России, Польше, Австрии, Турции и королевстве Обеих Сицилий. 

1. В границах Российской империи наши взоры обращены к знаменитой и несчастной Русинской Церкви, которая после эпохи процветания под владычеством королей Польских была насильственно уничтожена императором Николаем в 1839 г. Хотя у нее нет более епископов, хотя ее немногочисленные священники, пережившие гонения, не обладают свободой для осуществления своего служения, хотя население официально внесено в записи Русской Церкви, вера не была вырвана из их сердец, и мы не можем не упомянуть об этой Церкви-мученице, которая ожидает дня своего воскресения. 

2. В королевстве Польском Холмская епархия, осколок древней Русинской Церкви, избежала удара, нанесенного другим епархиям, но ее существование весьма ненадежно. 

3. В Австрии, во-первых, есть епархии, которые прежде составляли ту же Русинскую Церковь и которые ныне относятся к митрополичьей Лембергской кафедре. 

В Венгрии греко-униатские епархии славянской народности относятся к примасу Венгрии, латинскому архиепископу Гранскому; в Хорватии среди викариатов латинского архиепископа Аграмского имеется греко-униатская епархия хорватской или сербской народностей. 

В Трансильвании несколько греко-униатских епископов румынской или молдо-влашской народности группируются вокруг митрополичьей Фогарачской кафедры и также относятся к греко-униатскому обряду. 

4. Если мы обратимся к Турции, то прежде всего мы должны упомянуть о Мельхитской Церкви в Сирии. Она включает десяток епархий, относящихся к патриарху Антиохийскому, резиденция которого недавно была в Дамаске, а ныне находится в Бейруте. Мельхитская Церковь состоит из арабов, богослужение которых совершается по греческому обряду, но на арабском языке. 

В европейской Турции еще совсем недавно не было греко-униатов. Молодая болгарская Церковь была основана в 1860 г., а греко-униатская Церковь в собственном смысле еще моложе. Единственное различие, существующее между этими двумя Церквами, состоит в том, что первая относится к славянской национальности, а вторая — к национальности греческой. 

5. Наконец, в королевстве Обеих Сицилий, как на острове, так и на континенте, проживают албанцы и греки, католики греческого обряда; у них есть храмы, священники, монастыри, семинарии, у них есть даже один или два епископа, но они не образуют отдельных епархий. 

Здесь уместно упомянуть о приходе св. Николая Мир Ликийских, который был основан Наполеоном I в Марселе для греко-униатов, которых привлекают в этот город торговля и деловые связи. Отметим, между прочим, что сегодня основание такого прихода было бы полезнее и имело бы большое значение в Париже, где деятельность греко-униатов и восточных католиков гораздо важнее, чем в Марселе. Достаточно прочесть это сухое перечисление, чтобы уже разгадать часть страданий этой Церкви. Она не обладает никаким сильным элементом. Прежде всего ей недостает численности. Все греко-униаты в целом не превышают сегодня трех миллионов. Но это еще не все. Можно представить себе Церковь в процветающем положении при двух или трех миллионах верующих. Представьте себе на мгновение греко-униатскую Церковь, существующую в небольшой стране, как Греция или Румыния; население, вельможи, правящая династия, весь народ принадлежит к этой Церкви, национальное духовенство располагает здесь всеми учреждениями, необходимыми для его постоянного и действенного служения. Это не было бы чем-то необычным; Латинская Церковь дает нам такую картину во многих странах, Греческая неуниатская Церковь тоже; то же самое можно сказать о протестантских Церквах. И лишь у Католической Церкви греческого обряда нет ничего подобного. Не только верующие этой Церкви рассеяны по многим разным государствам, по стольким разным народам и языкам, не только они чужды друг другу, но они также повсеместно в меньшинстве и в состоянии относительной униженности. Те, кто по своему рождению, состоянию и положению в обществе могли бы оказать на них благотворное влияние, содействовать их подъему и поддержать их, — эти люди везде или почти везде покинули эту несчастную Церковь; среди своих чад она насчитывает лишь бедных и невежественных людей. Без труда можно понять, что само греко-униатское духовенство должно ощутить свое плачевное состояние. Я знаю, что в его среде есть исключения, тем более пользующиеся уважением, что им приходится бороться с самыми большими препятствиями; но следует, конечно, признать, что в целом это духовенство ниже латинского по своим знаниям, усердию и священническому духу; одним словом, оно неудовлетворительно. 

Этого вполне достаточно, чтобы объяснить состояние слабости, в котором пребывает греко-униатская Церковь. Но мы сказали не все. Рядом с этой Церковью, столь малочисленной, столь слабой и столь лишенной ресурсов, существуют две могущественные Церкви, которые обе имеют с ней точки соприкосновения и склонны ее поглотить. 

Мы видим, как здесь воспроизводится в нравственном порядке то же явление, которое проявляется в физическом порядке в законе гравитации. Латинская Церковь и Греческая неуниатская Церковь привлекают к себе маленькую греко-униатскую Церковь, которая постоянно тяготеет к той или иной Церкви. Или, если воспользоваться другим сравнением, эта бедная Церковь подвержена двойному току вольтова столба, который постоянно стремится отчленить от нее составные части и вызвать тем самым ее разложение. Давайте говорить нефигурально: греко-униаты подвержены поглощению со стороны Латинской Церкви, если они откажутся от своего обряда, или со стороны Греческой неуниатской Церкви, если они расторгнут свое общение со Святейшим Престолом. Нетрудно понять, что некоторые души привлечены Латинской Церковью в надежде, что там они найдут больше поддержки и ресурсов для своего благочестия; понятно также, что другие, твердо придерживающиеся своего обряда, с болью воспринимают тенденцию сближения этого обряда с латинским, что искажает его чистоту. Легко убедить себя в том, что Святейший Престол никогда не одобрял такое представление; достаточно прочесть знаменитое бреве Бенедикта XIV «Allatae sant», где резюмировано все, что было сделано в этом духе его предшественниками, и Пий IX цитирует это бреве Бенедикта XIV в своем окружном послании к восточным христианам. Но не менее верно, что такое мнение, к сожалению, существует и приводит к расшатыванию привязанности к унии. Ибо греки-неуниаты всегда на страже малейших попыток подобного рода, и им всегда удается извлечь из них пользу, чтобы доказать, что латиняне питают неприязнь к греческому обряду. Так что все усилия, предпринимаемые в этом направлении с намерением связать греко-униатскую Церковь более тесными узами с Латинской Церковью, приводят к результатам, диаметрально противоположным тем целям, которых предполагают достичь. 

Несколько лет тому назад в греко-униатской Церкви Сирии решили заменить Юлианский календарь, которого там до этого придерживались, Григорианским. Само по себе это очень незначительно и не было прямо связано с обрядом, но в силу различных обстоятельств, возникших при осуществлении этого изменения, человеческий разум оказался встревоженным; половина епископов высказалась против нового календаря; эмиссары русского правительства сделали все, чтобы обострить ссору, и на мгновение можно было поверить, что большая часть этой Церкви должна была впасть в раскол. Это, вероятно, и случилось бы, если бы убийства в Сирии и последовавшие за ними события не направили мысль в другое русло и не привели бы к тому, что почти все упорствующие приняли Григорианский календарь. 

В Болгарии уния до сих пор не добилась столь быстрого прогресса, как можно было надеяться, поскольку здесь эмиссары греческого патриарха и русского правительства также пугали население, убеждая его в том, что им якобы предлагали навязать латинский обряд, несмотря на обязательства, принятые монсеньером Гассуном, примасом армян-католиков в Константинополе, и гарантированные бреве папы. 

Что касается греко-униатов Австрии, то их разум встревожен не тщетными опасениями. Лица, самые достойные по своей вере, утверждают, что достаточно один раз присутствовать на богослужении в храме этого обряда, чтобы обнаружить глубокие изменения, которые претерпели там церемонии и богослужение. Это смесь латинской и восточной практики, удаляющаяся в равной мере от обычаев этих двух Церквей. Стало ли население более привязанным к унии? Стало ли оно ценить выше общение со Святейшим Престолом? Вовсе нет; имеет место совершенно противоположное, и те, кто наиболее живо заинтересованы в сохранении священного единения, встревожены больше всего. Бессмысленно утаивать очевидные факты, и следует скорее искать средство исцеления этой ситуации. В странах, где наличествуют оба обряда, некоторое число латинских католиков, по нашему мнению, слишком неточно и мрачно подходит к этому вопросу. Греческий обряд инстинктивно внушает им недоверие; они воображают, что истинно и полностью обращены лишь те, кто перешел в латинский обряд; следовательно, они считают унию временной мерой, переходным состоянием, посредством которого легче привести население, принадлежащее к Греческой неуниатской Церкви, к вступлению в Латинскую Церковь. Они не могут привыкнуть к мысли, что греко-униатская Церковь такая же, как и их Церковь, что это равные Церкви, различающиеся лишь обрядами. 

Такое представление прямо противоположно фундаментальной мысли, которая так часто и ясно проявляется во всех папских буллах, посвященных этому вопросу, — буллах, воспроизведенных и резюмированных Бенедиктом XIV. Этого достаточно, чтобы мы отвергли такое представление. Нет, не так викарии Иисуса Христа понимали этот вопрос, не так судила о них Церковь их устами, и когда она направляет миссионеров к восточным христианам, отделенным от общения с ней, она дает им инструкцию вернуть этих заблудших братьев в лоно Католической Церкви и не касаться их обряда; более того, она запрещает грекам, присоединяющимся к унии, принимать латинский обряд. Легко доказать, что все изменения, только что отмеченные нами, были введены лишь вопреки Святейшему Престолу. 

Вполне справедливо, что есть нечто переходное и временное в нынешнем положении греко-униатской Церкви, но окончательное состояние, к которому следует стремиться, предполагает не поглощение этой Церкви Латинской Церковью, а поглощение всей Греческой Церкви греко-униатской Церковью. Наши усилия должны быть нацелены не на то, чтобы привести несколько тысяч индивидуумов к принятию латинского обряда, а чтобы семьдесят миллионов христиан вошли в лоно Католической Церкви. Каким великим делом является это примирение Востока с Западом и исчезновение раскола, разделяющего их на протяжении стольких столетий! И кто мог бы оценить значение столь великого события? 

Именно греко-униатская Церковь предоставляет средство достижения этого результата. Когда эта Церковь станет процветающей и благоденствующей, соблюдая свой почитаемый обряд во всей его чистоте и располагая образованным, благочестивым, ревностным духовенством, которое ни в чем не завидует латинскому духовенству, когда возникнут школы в хорошем состоянии, открытые лицам обоего пола и в любых условиях, начиная с колыбели, приюта и скромного начального класса и до колледжей, семинарий, факультетов, когда больницы, богадельни, благотворительные ассоциации будут приходить на помощь при всяком несчастии, когда слово Божие будет проповедано убедительно и просто со всех кафедр, когда книги, приспособленные к нуждам населения, окажутся в его руках, невозможно, чтобы греки-неуниаты перед лицом такого зрелища, при виде такой преданности, такого милосердия, такого радения, такого просвещения не признали, что здесь пребывает Дух Божий. Греко-униатская Церковь не располагает ни численностью, ни необходимой ей силой; ей нужно обладать сиянием и красотой, которые радуют сердца. Нужно, чтобы, сопоставляя ее с собственной Церковью, все греки-неуниаты были вынуждены сказать: «По внешнему виду это та же Церковь, что и наша, но она исполнена сверхъестественной жизни, о которой мы не имеем ни малейшего представления». 

Таков апостолат, как его воспринимает радение о восточных христианах, и можно вполне надеяться, что так понимаемый апостолат будет в скором времени вознагражден возвращением семидесяти миллионов душ. 

II.

Но какими же теперь средствами дать греко-униатской Церкви недостающую ей жизнь? Как заставить ее выйти из состояния изнеможения и маразма, в которое она погружена и которое в конечном счете приведет к смерти, если не обратить на это внимания? 

Единственный план, который, по нашему мнению, дает серьезные гарантии и опирается на подлинное знание ситуации, был предложен два столетия тому назад досточтимым Фомой Иисусовым, босоногим кармелитом. Проведя часть своей жизни в миссиях на Востоке, этот достойный человек возвратился в Рим, где скончался в благовонии святости. Его мысль о возрождении Востока приводится в важном ученом труде, который озаглавлен «Deunioneorientaliumprocuranda» и был опубликован в столице католичества со всеми римскими одобрениями и переиздан с тех пор г-ном Минем в его «Cursus theologhiae completus». Мы познакомим вас с тем, что касается нашей темы. 

Для всякого, видевшего Восток с близкого расстояния, вполне очевидно, что в этой части Церкви наиболее настойчиво ощущается нужда в духовенстве, образованном и сформированном в священническом духе. Этот момент, столь важный для любой Церкви, тем более важен для Церкви Восточной. Ибо относительно низкий уровень ее духовенства привел к тому почти неизбежному результату, что оно в какой-то мере оказалось под попечительством духовенства латинского: вполне справедливо, что это наносит ущерб правам восточных пастырей и верующих, парализует деятельность духовенства и подрывает его авторитет. 

Какие бы средства ни использовались для достижения возрождения восточного духовенства, оно прежде всего безусловно зависит в весьма значительной степени от организации семинарий или школ, где молодые кандидаты на священство получали бы воспитание, образование и необходимое им формирование. Этому учат нас опыт и здравый смысл, а авторитета Тридентского собора, который настойчиво рекомендует учреждать семинарии, вполне достаточно, чтобы нас убедить. 

Конечно, желательно, чтобы каждая греко-униатская епархия имела собственную прекрасно организованную семинарию; но поскольку этого нельзя достичь немедленно, следовало бы начать с центральной семинарии, которая была бы общей для всей греко-униатской Церкви без различения национальности и которая обеспечила бы в дальнейшем профессорами и директорами все епархиальные семинарии. Так можно было бы вывести различные части греко-униатской Церкви из той изоляции, которая является одной из главных причин ее слабости. Без сомнения, можно было бы в крайнем случае объединить их иначе, поставив патриарха, который под властью Святейшего Престола руководил бы всеми Церквами одного и того же обряда в Турции, Сирии, Греции, Австрии, России и т. д.; но этот план натолкнулся бы на серьезные возражения и действительно предоставляет серьезные трудности, тогда как центральная семинария, где элита духовенства греческого обряда из всех стран черпала бы богословскую науку и священнический дух, оказала бы мощное воздействие на сближение этих разных Церквей друг с другом, позволила бы каждой из них воспользоваться результатами, полученными в других Церквах, и не представляла бы никакого неудобства, страх перед которыми могло бы вызвать учреждение единого патриархата. 

Итак, необходимо спешно учредить эту центральную большую семинарию греческого обряда; сегодня на этом следует сконцентрировать все усилия; именно этого хотел Григорий ХШ, учредив в Риме коллегию св. Афанасия; один из его предшественников, Юлий III, намеревался учредить ее в Константинополе, и, конечно, Григорий XIII остановился на Риме из-за препятствий и трудностей, которые представляла собой осуществление первого проекта. Но сегодня опыт доказал, что были неоспоримые преимущества в воспитании молодых восточных христиан на Востоке, а с другой стороны, совершенно исчезли препятствия, мешавшие учреждению греко-униатского колледжа или семинарии в Константинополе. 

Следовательно, по крайней мере с этой стороны нет ничего, что могло бы помешать новой конгрегации, которой папа вверил судьбы Восточных Церквей, приступить к учреждению семинарий и претворить наконец то, что уже было предметом заботы папы Юлия III. 

Но недостаточно объявить о существовании семинарии; ее управление следует доверить тем, кто способен достичь успеха в этой задаче. Очевидно, что греческо-униатское духовенство, каким оно предстает сегодня, не может взять на себя эту миссию с некоторыми шансами на успех. Итак, следует прибегнуть к латинским миссионерам. Здесь две системы вполне очевидны: либо только директоры будут придерживаться латинского обряда и позволят своим ученикам практиковать греческий обряд, либо молодые левиты в период своего формирования будут обязаны следовать латинскому обряду. Первая система неосуществима. Именно внутри одного и того же учреждения в ежедневном и ежечасном общении различие в обряде будет проявляться в любой момент как препятствие и преграда. И здесь мы говорим не о материальных трудностях, хотя следовало бы считать их почти что непреодолимыми. Итак, придется заставить учеников соблюдать латинский обряд и, следовательно, воспитывать их в привычке и любви к обряду, который отличается от того, который они должны практиковать всю свою жизнь не как простые верующие, а как священники, то есть к обряду, который не их и не должен быть их обрядом. Каждому ясно, что эта система представляет собой весьма серьезное неудобство. Итак, мы вынуждены прийти к следующему выводу: семинаристы греческого обряда должны воспитываться в практике их обряда, и директоры семинарий должны также придерживаться этого правила. 

Но где же взять директоров? В греческом обряде? таких директоров не существует. Среди священников латинского обряда? Но это невозможно. Это проблема, неразрешимая на первый взгляд, представляется прекрасно решенной досточтимым Фомой Иисусовым. Этот человек с его прекрасным чувством здравого смысла и огромным опытом стремился укрепить узы, которые должны связывать Восточные Церкви со Святейшим Престолом, с помощью монашеских орденов, но он не находил желаемого ни в монашеских орденах, свойственных греко-уни- атской Церкви, ни в орденах, принадлежащих исключительно латинской Церкви. Он придумал комбинацию, объединяющую преимущества и тех, и других, но без неудобств, которые он обнаруживал в них обоих. Он хотел, чтобы ордена, уже существующие с одобрения и утверждения Церкви, — бенедиктинцы, доминиканцы, францисканцы, иезуиты, кармелиты, — ничего не меняя в своем устройстве и правилах, имели ответвления греческого обряда; чтобы эти ордена были не исключительно латинскими, а действительно католическими орденами, по образу самой Церкви. Оставаясь в послушании своим генеральным настоятелям, монашествующие этих различных орденов отправлялись бы на Восток и с разрешения нашего Святейшего Отца, папы, придерживались бы там местного обряда. Между этим обрядом и их правилами нет ничего несовместимого; усердие, которое вдохновляло бы их, проявлялось бы так же с их стороны при следовании греческому обряду, а усердие народов проявлялось бы с несомненно большей легкостью. Они открыли бы новициаты, принимали бы в них подданных данной страны и тех, в ком они распознали бы признаки подлинного призвания; они их подчинили бы дисциплине монашеской жизни, сформировали бы их так, как формируют монашествующих в Европе, сохранив их обряд, и таким образом, создали бы из них рассадник людей, знакомых с языком, обычаями, чувствами своих сограждан, приученных в то же время к практике монашеской жизни, к упорным занятиям и, следовательно, находящихся в лучших условиях для воспитания и наставления населения, среди которого они живут. 

В эпоху св. Афанасия Запад не знал монашеской жизни. Восток первым сделал из практики евангельских наставлений основу нового института; именно на Востоке монашеская жизнь дала первые чудеса. Когда Запад узнал об этом, он, не колеблясь, взял Восток за образец и последовал по его стопам. Сегодня истощились обильные соки, циркулировавшие в монашеских орденах Востока; восточные монастыри стали лишь тенью того, чем они были прежде: вполне очевидно, что Восток в свою очередь должен сделать заимствование у Запада и попросить его вернуть ему общение с ценными зародышами, которые он вверил ему пятнадцать столетий тому назад. 

Чем больше размышляешь о мысли досточтимого отца Фомы Иисусова, тем больше изумляешься тем преимуществам, которые она предлагает. Это было бы гибкое и прочное кольцо, связующее греко-униатскую Церковь с центром единства, это были бы каналы, по которым соки католической жизни излились бы без труда и беспрепятственно в лоно населения Востока. Церковь есть тело; чтобы все члены этого тела были живыми и сильными, они должны быть связаны со стволом не только кожей и костями, но и венами и артериями, мышцами и нервами; более того, каждый член должен сохранить свойственную ему форму. Но каково сегодня положение греко-униатских Церквей? Каковы узы, связующие их с центром? Епископы и только епископы. Как только эти узы будут разорваны, все будет разрушено. Это уже видели в 1839 г.: епископы Литовской Церкви предали свой долг, порвали с Римом и отдали свою паству Петербургскому Синоду. Конечно, было много верных священников, и значительная часть населения была глубоко привязана к единству, но что могли поделать эти священники и народы без связи со Святейшим Престолом? Предположим, что в этой Церкви были бы монашествующие, генеральный настоятель которых находился бы поблизости от Святейшего папы; они бы остались католиками среди гонений, они поддержали бы мужество населения, Святейшему Престолу осталось бы назначить других епископов, и греко-униатская Церковь пережила бы кризис и не нашла бы свою смерть. Но не только в эти моменты смертельной опасности подобает иметь разнообразные узы с центром единства. В любое время, во всякий час жизнь предстает более изобилующей и мощной в силу этих разных каналов. Не следует терять из виду, что монашеские ордена также тела; они обладают свойственной им жизнью, которая поддерживается связью центра с периферией и периферии с центром. Разве не удачна идея заставить эту жизнь монашеских орденов послужить дарованию и поддержанию жизни в Восточных Церквах? Наука, благочестие, сильная монастырская дисциплина не зависят более от атмосферы, в которой живут монашествующие греческою обряда; все эти прекрасные дары поступают к ним из источника, и этот источник предохранен от различных причин, которые на Востоке могут действовать в противном направлении Подобно акведукам, которые доставляют из отдаленных возвышенных мест обильные и чистые воды, изливая их среди униженного населения, монашеские ордены, о которых мы говорим, распространяют вокруг себя образование, практику христианских добродетелей и множество различных проявлений преданности и самоотверженности, которые католические соки взращивают повсюду, куда они проникают, и которые служат в свою очередь их сохранению и распространению дальше. 

Этот план представляет собой кальку того, чем является сама Церковь. В своем широком единстве она охватывает верующих, священников, епископов, которые все подчинены заботливой власти преемника св. Петра и все сохраняют обряд, свойственный каждому из них Точно так же монашеские ордены, усердие которых должно распространяться на нужды верующих всякого народа, всякой нации, всякого языка и всякого племени, воспримут в лоно свое священников, миссионеров, подчиненных единому генеральному настоятелю, но придерживающихся обряда населения, которое они призваны евангелизировать. 

Итак, эти монашествующие могли бы сделать то, что одни только греческие и латинские монашеские ордены не сумели сделать до сих пор; действительно, невозможно переоценить следующее обстоятельство: латинские миссионеры, которые многое могут сделать, не могут сделать все. Различие в обряде есть преграда, с которой они сталкиваются постоянно на своем пути; они творят добро вокруг себя, но не могут сообщить жизнь Церкви, которая не является их Церковью. Это особенно поражает, когда речь идет о формировании духовенства. И, увязывая все эти соображения с проектом центральной семинарии греческого обряда, о которой мы только что говорили, мы будем вынуждены сделать вывод, что процветание этого учреждения может быть обеспечено лишь в том случае, если его возглавят монашествующие греческого обряда, принадлежащие к ордену, одобренному вселенской Церковью, и предоставляющие гарантии опыта, умения и серьезной формации в самих узах, связующих их с этим орденом. 

Что же происходит сегодня? На Востоке есть латинские миссионеры, есть местное духовенство; почему же их труды не дают более обильных плодов? Что же касается местного духовенства — мы уже об этом говорили и поэтому не будем к этому возвращаться. Для миссионеров, — и что несомненно, — это связано, по крайней мере в значительной мере с преградой, которую латинский обряд возводит между ними и населением, ибо не следует заблуждаться в том, что в этом отношении существует большое различие между греками-униатами и греками-неуниатами. Среди греков-униатов миссионеры сталкиваются с трудностями при осуществлении своего служения, но в конечном счете они всегда могут что-то сделать и часто могут сделать многое; верующие и духо­венство греческого обряда знают, что у них та же вера, что они принадлежат к той же Церкви; поэтому между латинскими миссионерами и греко-униатским населением существуют реальные и мощные узы. Но дело обстоит иначе с греками-неуниатами; все отделяет их от миссионеров; они в их глазах чужестранцы, вызывающие лишь недоверие. Но если эти миссионеры принимают греческий обряд, возникают узы, которых прежде не существовало, и многие греки-неуниаты без труда пойдут в их храмы, и, видя, что там совершаются те же церемонии, что и в их храмах, и слыша звуки того же языка и тех же песнопений, они легко начнут внимать проповедям в этих храмах, удаляться в предоставляемый им временный молитвенный затвор, — одним словом, они позволят себя наставлять. Но подумайте только: речь идет о семидесяти миллионах душ; это стоит организации апостолата, который был бы в состоянии собрать эту ценную жатву. 

Без сомнения, с самого начала раскола история Церкви не представляет нам ни одного столетия, которое не было бы свидетелем некоторых усилий, направленных на прекращение раскола; но, может быть, позволительно заметить: какими бы многочисленными и разнообразными ни были эти усилия, они не смогут быть столь же эффективными, как упорное и целенаправленое действие. Такова мысль досточтимого Фомы Иисусова; он выражает ее очень точно и авторитетно, и мы должны ограничиться воспроизведением его слов: «До сих пор в деяниях по обращению греков недоставало именно упорства: следовало бы иметь людей, специально предназначенных для осуществления этих деяний; ежедневно они в своих молитвах вверяли бы Богу это намерение; они приложили бы все свои усилия, они проявили бы всю свою заботу и все свое разумение в трудах ради той же цели; они были бы защитниками греков перед Святейшим Престолом и князьями Церкви. Таких людей не было, или если такие люди порой и встречались, то лишь случайно, а не определенно и постоянно, что совершенно необходимо, ибо для чего ставить больного на ноги, если нет никого, кто его поддержал бы и не дал бы ему упасть вновь?» («De unione graecorum procuranda», гл. 11, ст. 3). 

Если бы даже не было надежды на непосредственные и близкие результаты, то само создание этого постоянного и непрерывного апостолата перед лицом великих отделенных Церквей было бы уже великим делом: капля воды в конечном счете стачивает камень. И досточтимый Фома Иисусов прав, когда говорит, что для достижения этого упорного и постоянного действия нет иного средства, кроме того, чтоон предложил, а мы только воспроизвели вслед за ним. Как закончить эти размышления, не вспомнив замечательные слова апостола языков, столь подходящие к нашей теме «Для иудеев я был как иудей, чтобы приобрести иудеев; для подзаконных я был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона — как чуждый закона... чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9, 20—22).