Лерминье о Ранке и папстве (« Revue des Deux Mondes». 1 апреля 1838года) 3 апреля
(Статья Ж.-Л. Лерминье «Папство после Лютера» была напечатана в номере журнала «Revue des Deux Mondes» за 1 апреля 1838 г. Она представляет собой рецензию на книгу Л. Ранке «История папства в XVI и XVII веках» (1837) — перевод его известного сочинения «Римское папство». А. И. Тургенев писал о книге, подчеркивая ее археографическую ценность: «[...] В общих идеях Рамке об истории пап [...] много оригинального, германского. Ранке писал не по старым книгам и почерпал факты и соображения свои не из известных источников, давно напечатанных, но из архивов Италии, Австрии и Испании» (Тургенев. Хроника русского. С. 130)). Когда христианство появилось в мире, оно принесло множество новых идей о природе человека, о его отношениях с Богом и с себе подобными — идей, которые утвердились и проникли в умы благодаря могуществу Церкви и веры. Во времена античности Мысль отнюдь не господствовала в обществе: в Риме философов сажали за один стол с вольноотпущенниками. Одним из великих последствий утверждения христианства стало истинное освобождение Мысли. Христианство в первую очередь было Мыслью. Новый мир, родившийся из развалин античного мира, признал превосходство и господство Мысли. Позднее в глубинах общества, организированного на этих началах, произошла гигантская умственная работа. Независимость, могущество, величие, достоинство Мысли были признаны безотносительно к церковным властям, чьей поддержкой и чьим одобрением она до этого пользовалась. Лерминье утверждает, что целью борьбы между католичеством и протестантством всегда была политическая власть и что в результате этой жестокой борьбы католичество сумело сохранить значительную долю своего влияния, тогда как протестантство сумело добиться равноправия. Реформация разрушила господство католичества, и не только его одного, а и Церкви в целом; от этого выиграла человеческая Мысль, которую она освободила. До этого христианство было одновременно религией, философией и системой власти. Христианское общество определенно не может быть теократией: само христианское учение противостоит этому, так как оно провозглашает свободу человека. Но оставить человеку свободу воли, не оставляя ему свободу мысли, было бы непоследовательностью. Итак, христианство подразумевает свободу мысли и господство Мысли над Волей, так как Воля не может сделать свой выбор без знания предмета. Истина неизменна и вечна, но человек обладает даром ее искать и ее сознавать; его воля сообразовывается с этим... {Таким образом, в наступлении христианства мы в первую очередь различаем главенство мысли}. Проследим распространение и развитие христианства в мире. Вначале оно возобладало благодаря могуществу Мысли, которой оно было единственным источником и которая не могла существовать помимо него. После этого начального фазиса Мысль, теперь повсеместно господствовавшая, сделала попытку освободиться от власти Церкви, которая, даровавши ей свою поддержку, лишила ее независимости. Именно в этом смысл Реформации, которая была одновременно и ересью, и революцией человеческого разума. Необходимым следствием Реформации является то, что, подвергнувшись секуляризации, Мысль начала действовать в обществе подобно тому, как когда-то в нем действовали папы. Политические революции, порожденные Реформацией, можно сравнить с жестокими усобицами между Св. Престолом и [Священной Римской] Империей, между Св. Престолом и еретическими или честолюбивыми государями, не желавшими признать его верховенства. Борьба всегда шла между властью светской и властью духовной. Догмы народного суверенитета и равенства суть не принципы Революции, а лишь ее орудия. Дух века отнюдь не стремится к торжеству Демократии. Лишь иногда монархии и республики вступают между собой в борьбу. В действительности борьба идет между Мыслью и Властью так же, как раньше она шла между Мыслью и Верой. Вопрос состоит в том, как можно восстановить это тройственное единство. Папство было силой, налагавшей Мысль с благословения веры и духовной власти. Дух нашего времени вызвал к жизни мысль, которая будет господствовать над всеми сильными мира сего и будет выражать одно-единственное убеждение. Если мы рассмотрим саму эту мысль, то мы увидим, что в конечном итоге она не подразумевает ничего противного или враждебного христианскому учению. Спор идет не об этом. Единственное, что здесь ново — это свобода разума, который не желает подчиняться какой-либо идее, но готов ее восприять. Итак, мы попытались показать, что свобода разума была абсолютным следствием принципа нравственной свободы, провозглашенного христианством, которое утверждало Истину во имя власти лишь в эпоху своего воинственного распространения. Следовательно, корпус христианских доктрин, нравственное и религиозное учение христианства, есть набор идей, просуществовавших без изменения с самого своего начала до наших дней. Меняется и модифируется лишь их отношение к обществу. Великий, неискоренимый, неотъемлемый факт {цивилизации} современного общества, в том виде, в каком оно было создано христианством, — факт, более того, породивший Цивилизацию, — есть не что иное, как господство, превосходство, достоинство Мысли. В первые века христианства она утверждалась и укреплялась. Вот почему сначала ему подчинилась [Римская] Империя, а затем варвары и все державы, вот почему оно воевало против неверных, которых не смогло обратить. В продолжение всей этой эпохи деятельность христианства была, я бы сказал, внешней. Его обвиняют в жажде власти, в честолюбии, но было необходимо поставить Мысль во главе общества, а эта Мысль тогда была — христианство, Церковь, папство. Когда сей факт утвердился, естественные следствия христианской догмы, главным из которых является независимость разума, должны были образоваться сами собой (В «Записках о моей жизни» Гагарин уделяет большое внимание своим взглядам этого периода на роль христианства в утверждении свободы разума и на борьбу, которую Западная Церковь вела со своими противниками в Средние века и Новое время).
Великий князь Константин. 6 апреля
(Великий князь Константин Павлович (1779—1831) — брат Александра I и Николая I, цесаревич (1801-1825), главнокомандующий польской армией и фактический наместник Царства Польского (1816-1831). Отказался от права на престол вследствие морганатического брака с княгиней Ловицкой). Мне сообщили несколько весьма любопытных анекдотов об этой колоритной личности, о которой потомство будет судить по-разному; я услышал их от Б[раницкого] (Граф Владислав Ксаверьевич Браницкий (1782—1843) — адъютант вел. кн. Константина Павловича. Гагарин был в приятельских отношениях с сыном В. К. Браницкого, гр. Ксаверием Владиславовичем Бранииким (1814-1879), совместно с которым в 1839-1840 гг. состоял членом петербургского кружка «шестнадцати»), который, долгое время находясь в его окружении, хорошо его узнал. Он говорит, что в нем были как бы два человека: чудаковатый и буйный, он в то же время был прямодушен и добр; он мог растоптать человека сапогами, когда подозревал в нем тайное намерение нанести ему вред, но потом мог сделать невероятное усилие собрать его по кусочкам. Впрочем, если он не мог вас смутить и вы смотрели ему в лицо, он вам уступал. Однажды Б[раницкий] пришел к нему обедать; члены его свиты были в беспокойстве. Е. И. В. по неизвестной причине был в более плохом расположении духа, чем обычно; в воздухе пахло грозой и волнением. Он велел Б[раницкому] подняться к нему в комнату. Гам не было никого, кроме княгини Лович (Княгиня Жанетта Антоновна Ловицкая (Лович), рожд. гр. Грудзинская (1795—1831) — с 1820 г. вторая жена вел. кн. Константина Павловича. В том же году получила титул княгини Ловицкой).«Знаете ли вы Биньона (Луи-Пьер-Эдуард, барон Биньон (1771—1841) — французский политический деятель, дипломат и историк. Будучи доверенным лицом Наполеона I, выполнял ответственные дипломатические и административные поручения. В качестве министра иностранных дел Временного правительства, возглавляемого Фуше, подписал конвенцию 3 июля 1815 г., сдавшую Париж войскам Седьмой коалиции. В 1817-1830 гг. почти без перерыва член Палаты депутатов, где голосовал с оппозицией. В августе-сентябре 1830 г. министр народного просвещения, в 1831 и 1834 гг. переизбран в палату депутатов. В своем завещании Наполеон оставил Биньону 100 000 франков и поручил ему написать историю французской дипломатии 1792—1815 гг. Биньон выполнил предсмертный завет своего царственного господина. В 1829—1830 гг. вышли первые шесть томов его сочинения)? что он за человек?» — «Как лицо частное, он обладает характером прямодушным и честным и говорит то, что думает». — «Способен ли он, сказавши глупость, взять ее обратно?» — «Да, Ваше Императорское Высочество». — «Так прочитайте эту бумагу». То был проект письма к Биньону, написанный рукой великого князя. В первом томе своего сочинения Биньон рассказывает о смерти Павла [I] ((«История Франции от 18 брюмера до Тильзитского мира»), в 1838 г. — следующие четыре тома, озаглавленные «История Франции в царствование Наполеона от Тильзитского мира до 1812 года». Последние четыре тома Биньоновой Истории были изданы уже после смерти автора, в 1847-1850 гг.). Он говорит, что императрица и великие князья Александр и Константин знали о замышляемом деле (А. И.Тургенев дал весьма сдержанный отзыв об этом труде: «Биньон все почерпал из актов, коим верит слепо. Его можно назвать точнее хронографом, а не историком Наполеона» (Тургенев . Хроника русского. С. 176)). Именно эта фраза возмутила великого князя. Он писал Биньону, что форма правления в стране, в которой тот живет, предоставляет большие свободы, но что среди них есть одна, которая чудовищна и проч. и проч.; это — свобода печати. Далее он отзывался об отрывке, о котором шла речь: «Не мне описывать достоинства моей матери; события царствования императора Александра достаточно говорят в ее пользу; что касается до меня, смешанного с толпой, то я не могу допустить, чтобы подобное обвинение было обойдено молчанием». Затем он изложил факты, рассказал, где он находился в ту минуту, и кончил тем, что потребовал опровержения. — Была составлена и другая бумага — второй проект письма к Биньону, но его автором была княгиня. Письмо было послано, и он ожидал получить ответ на него через три недели. Однако прошло четыре недели, пять недель, а ответа все не было; он был в ярости: «Вы мне сказали, что Биньон — порядочный человек, так почему же он мне не ответил?» Однажды утром, когда он был на смотру в счастливом и даже сияющем расположении духа, он послал за Б[раницким]. «Приходите ко мне обедать сегодня, и не преминуйте прийти пораньше». — Он получил ответ от Бнньона, который, бывши во время описываемых им событий в Берлине, резюмировал в своем сочинении мнение берлинского дипломатического корпуса; теперь, будучи лучше осведомленным, он спешит исправить свою ошибку; в VI томе Аустерлиц даст ему возможность говорить о Е. В.; при случае он вернется к I тому; он готовит второе издание сочинения, из которого удалит все, что поместил туда неверного; он прибавил, что готов составить любое опровержение, которое великий князь сочтет нужным, и что он даст ему всю огласку, какую тот может только желать. — Великий князь был в восхищении и сказал: «Это — якобинец, это — человек, который хотел бы произвести переворот в Европе, это — висельник, но, тем не менее, это — порядочный человек; пусть он приедет в Россию, я буду его восхвалителем» и проч. и проч. Он отвечал ему очаровательным письмом, в котором сказал, что ему мало дела до публики и что мнение писателя, исправляющее другое, однажды им выраженное мнение, для него более чем достаточно. Второй анекдот описывает его столкновение с духовными лицами. — У него был слуга, которого он любил, — француз по имени Парраш. У этого Парраша умерла жена, и даже год после того, как он овдовел, он все еще грустил о ней. Великий князь настаивал, чтобы он снова женился. — «Ваше Императорское Высочество, я не могу этого сделать; я знаю лишь одну женщину, на которой я хотел бы жениться; это — сестра моей первой супруги, но законы этого не позволяют. — «Как? как?» — Великий князь серьезно взялся за это дело, приложил все усилия, чтобы его действия увенчались успехом, но были обстоятельства, казавшиеся непреодолимыми. Наконец, благодаря своей настойчивости, он получил разрешение императора Александра, которое было необходимо и стоило ему много- ю: государь не хотел его дать. Однако оно наконец пришло, Парраш женился — но снова овдовел. Умирая, его жена взяла с него слово, что ее погребут рядом с ее сестрой и что сам он после своей смерти будет похоронен там же. И действительно, он заболел, великий князь пришел к нему и спросил, что он может для него сделать. — «Мне не о чем просить Ваше Высочество, — отвечал умирающий, — я могу оставить своих детей одних: я уверен, что они ни о чем не будут нуждаться. Единственное, чего я хочу, это — исполнить желание моей покойной жены и быть похороненным рядом с ней». — «Будьте покойны: обещаю вам, что это будет сделано». — Когда Парраш умер, великий князь вспомнил свои слова; он приказал, чтобы желание Парраша было исполнено; но тот был католиком, и его нельзя было похоронить на протестантском кладбище. Капеллан обратился к архиепископу, который был непреклонен. Великий князь пришел в ярость; он послал одного из своих адъютантов к прелату с приказом сообщить сему последнему дословно, но он — каналья, что во время событий в Гродно он был подкуплен русским правительством за 20 тысяч дукатов, что за его поведение и в этом эпизоде патриоты хотели повесить его, что на шее его была уже веревка, но что его спасли русские, что за ним шла погоня до прусской границы; теперь он хочет превратить это дело в вопрос национальный, партийный, он хочет вызвать скандал — в таком случае он его получит и проч. и проч. Архиепископ смиренно отвечал, что все это правда, что времена мучеников миновали, что он не желает быть виновником скандала и проч., и дал свое разрешение. Но великий князь не мог успокоиться: «Как, он не хочет быть мучеником, но если его религия этого требует, он должен им стать, он пытается сделать виновником скандала меня; ну что ж, посмотрим». — Он велел сказать протестантскому духовенству, что оно должно собраться для торжественного прощания у ворот кладбища; тело было доставлено туда католическим духовенством; один из адьютантов встретил его у ворот и от имени великого князя приказал духовенству передать ему тело, затем отдал его протестантам, которые и завершили церемонию.
Мнение о французских пэрах. 8 апреля
Палата пэров пытается, по словам некоторых из ее членов, вернуть себе самостоятельную власть во французской легислатуре или, вернее говоря, ее добиться. Мы хотели бы, чтобы Франция имела сильную аристократию, но мы отчаиваемся когда-либо ее увидеть и весьма сомневаемся, что аристократия в этом королевстве когда-либо была сильной с тех пор, как она утратила свой деспотический характер, — а до этого было бы лучше, если бы ее вообще не было. Титулы, богатство, даже древность не создают аристократии. Ее члены должны жить в своих имениях, среди своих арендаторов, и в отношении знаний, талантов и добродетелей должны быть на уровне самых умных и высоконравственных людей — короче, должны обладать как случайными и нравственными, так и существенными и формальными притязаниями на отличие. Но лишь немногие из французов были бы склонны, действуя совместно, утвердить сии притязания единственным возможным способом — строгим воспитанием и жизнью в деревне.
Обед с г-ном де Ламенне 3 мая
Барон д'Экштейн дал нам сегодня обед, на котором присутствовал г-н де Ламенне. Этот замечательный человек обладает удивительно неказистой и незначительной внешностью: неряшливая одежда, длинный и чрезвычайно тонкий нос. С великим беспристрастием он окидывает орлиным взором все предметы, выказывая возмущение лишь против людей бессердечных, низких душой, бесчестных и, уважая убеждения всех партий, судит о людях с благородством, достойным восхищения. Он сидел за столом между двумя дамами; разговор его был исполнен тонкости и одухотворенной иронии. Он говорил о самых известных людях эпохи — Гизо, Беррье, Кузене, Тьере, Вильмене (Абель-Франсуа Вильмен (1790—1870) — французский историк и политический деятель, министр народного просвещения в 1839—1844 гг.). Он считает Беррье лучшим оратором Франции всех времен, не исключая Мирабо (Оноре-Габриель де Риксзтн, графде Мирабо (1749—1791) — главное действующее лицо на политической сцене Франции в первый период Революции), но Мирабо имел больше влияния, потому что Беррье находится в ложном положении: это — оратор, представляющий партию, чьих взглядов он не разделяет. Он сказал, что по сути дела Беррье не выступает как легитимист, что все свои речи он говорит ad hominem, что в нем есть что-то детское, что он интересуется всем. Он анализировал его жесты, выражение лица, голос; он рассуждал о том, как важно для оратора иметь мощный голос, и привел в этой связи слова г-на де Корменана, который утверждает, что Барт (Феликс Барт (1795-1863) — французский политический деятель, занимавший министерские посты в первую половину царствования Луи-Филиппа), чей голос менее красив, чем голос г-на Беррье, умел растрогать круг слушателей, даже говоря самые большие глупости. Он не любит Кузена, обвиняя его в узком эгоизме, низменной скупости и вечной трусости. Он говорил о революции 89—93 годов, о Марате, Ж. Лебоне, об умственном отчуждении, произведенном в некоторых умах сим великим переворотом, о шуанах, Вандее и об истинных примерах величия, которые явила сия эпоха (Жан-Поль Марат — революционер-якобинец, одна из самых зловещих фигур Французской революции. Его газетная пропаганда, искусством которой он мастерски владел поощряла толпы простолюдинов предаваться самым кровавым эксцессам. Убит Шарлоттой Корде, двадцатипятилетней аристократкой-легитимисткой, Жозеф Лебон (1765-1795) — член Конвента в период якобинской диктатуры; казнен после переворота 9 термидора. Шуаны — название повстанцев роялистов в западных областях Франции, сражавшихся против правительств Конвента, Директории и Консульства. Вандея была центром их восстания). В Вандее политическая свобода воевала против религиозной свободы. Он рассуждал о теперешнем состоянии народа и о беднейших сословиях. Если народ будет испорчен, его нельзя будет исцелить, но в нем много хорошего, он нуждается в просвещении, цивилизации и нравственном улучшении, однако для него ничего не делается; от филантропов нет никакой пользы. Затем он коснулся теперешнего положения Европы, сказав, что там существуют громадные проблемы, которые разрешит война; что там не может разразиться война интересов, ибо там поступаются всеми интересами, лишь бы гарантировать мир; что, следовательно, там возможна только война принципов; что сохранение мира в настоящее время — это результат лишь страха, лишь трусости! Вообще, больше всего меня поразили в нем замечательная возвышенность ума, утонченность духа, точность выражения и живая симпатия ко всем вопросам, к которым человечество стремится в своих идеях и, в первую очередь, в своих чувствах.
Замечание Наполеона. — 28мая
Когда Наполеон вступил в Париж после своего возвращения с острова Эльба, он вызвал некоторых из своих прежних министров; среди прочих он увидел Мольена (Франсуа-Никола, граф Мольен (1758-1850) — французский политический деятель; в 1806—1814 гг. и во время Ста дней министр финансов), который счел необходимым сказать ему несколько комплиментов по поводу чудесного предприятия, осуществленного им с таким успехом. «Ах, — отвечал Наполеон, — время комплиментов прошло. Мне разрешили придти так же, как другим разрешили уйти». (Я услышал этот анекдот от г-на Баранца, которому несколько дней тому назад рассказал его Мольен).
Оратор и писатель
Следует ли оратора ставить выше или ниже писателя? Этот вопрос только что оживленно обсуждали Беррье и г-жа Дельфина Жирарден; последняя упирала на трудности, которые должен превозмочь оратор, чтобы создать свое творение, в то время как Беррье утверждал, что умная и взволнованная аудитория помогает оратору и что он не в силах понять, как может творить писатель, сидящий один над листом бумаги и выдумывающий положения и героев, которые разговаривают, действуют и т. д.
Размышления о теперешней ситуации. — 3 июня 1838года После разговора с Беррье
Негодование против трактатов 1815 года (Речь идет о Венском договоре в Парижском мирном договоре 1815 года. Первый из них, выработанный на Венском конгрессе, решил территориальные и династические вопросы Европы. Парижский договор, подписанный после поражения Наполеона под Ватерлоо и второй реставрации Бурбонов, устанавливал границы Франции в пределах 1790 года; ее территории оккупировалась войсками Седьмой коалиции и на нее налагалась крупная контрибуция) продолжает тлеть в глубине сердец; страшатся того, что оно может разгореться. Не следует упускать из виду, что не желания, какими бы они ни были, определяют факты, а что факты определяют желания. Нетрудно заставить вибрировать революционные струны, но было бы неверно думать, что можно управлять их движением. Революционная партия обладает энергией воли и характера, которая делает ее сильной и опасной; она не боится партий, наиболее враждебно настроенных к нынешнему правительству, потому что те понимают, что они не в состоянии ею руководить. — Громадную роль играет здесь заблуждение; с одной стороны — слова, с другой стороны — факты; иллюзии такого рода не могут долго продолжаться и никогда не прощаются. — Итак, существует тайное желание порвать трактаты 1815 года; это желание могло бы исполниться только если на помощь ему придут революционные страсти. Такая ситуация возможна только как следствие действия внешних обстоятельств; невозможно будет управлять движением, которое повернется против тех, кто его вызвали. Страсти смелы, интересы — робки; обстоятельства сделают выбор между этими двумя фактами. Похоже, что сохранение власти Луи-Филиппом неразрывно связано с торжеством интересов над страстями.
Гизо. «О протестантстве, католичестве и философии истории во Франции». Июль 1838года 9 августа
У нас на глазах происходит нечто странное. Хотя может показаться, что наш век исключительно занят позитивными и материальными интересами, в обществе подспудно идет процесс иного рода, который, похоже, накажет его за ту крайнюю важность, которую оно придавало предметам вместо идей. Век паровых машин и чудес промышленности, банкиров и индустриальных акций, железных дорог и коммерческих ассоциаций теперь начинает уделять серьезное внимание религии и поднимать важнейший вопрос власти духовной и власти светской, Церкви и Государства. События, ныне происходящие, всюду развиваются в этом направлении, и куда бы мы ни кинули взгляд, мы обнаружим, что сей важный вопрос лежит в основании вещей. Новое положение, в которое Июльская революция поставила духовенство во Франции, состояние партий в Англии, инцидент с кельнским архиепископом (20 ноября 1837 г. архиепископ кельнский Клеменс фон Дросте Вишеринг (правил в 1835-1845 гг.) был арестован по приказу правительства Пруссии Причиной этому были незаконные меры, предпринятые им среди профессоров Кельнского университета — последователей теолога Георга Гермеса (1775-1831), который пытался примирить католическое богословие с течениями к немецкой идеалистической философии, пользовавшимся поддержкой прусских властей; 2) указание архиепископа католическим священникам строго соблюдать правила, провозглашенные папой в отношении смешанных браков католиков и протестантов. Арест кёльнского архиепископа мнился отражением обострившегося конфликта между прусским правительством к Католической Церковью, в которой в начале 1820-х к. среди мирян и низшего духовенства возникло движение за большую ее свободу. Парижские записи А. И. Тургенева свидетельствуют о том, что арест кардинала фон Дросте был предметом внимания кругов, в которых жил Гагарин (см. Тургенев . Хроника русского С 138 139, 14), положение различных исповеданий, объединенных под скипетром России, — все это заставляет нас изучать предмет, на который когда-то было обращено главное внимание Европы. Каким же должно быть соответственное положение этих двух сил — Церкви и Государства? Есть три средства, при помощи которых можно разрешить эту проблему: господство Церкви, господство светской власти и независимость сих двух сил по отношению друг к другу. Долгая борьба, которую они вели между собой, должна была, казалось, обеспечить каждой из них взаимную друг от друга независимость; именно таково сейчас направление, которое общественное мнение воспринимает в этом вопросе, и оно вправе его воспринимать, какими бы мотивами оно ни руководствовалось, ибо решение этого вопроса затрагивает насущную проблему европейской цивилизации — я хотел сказать: свободу мысли.
Бонапарт. 6 октября 1838года
Говорят, что Бонапарт был великим администратором. Не следует, однако, забывать, что административные механизмы, которые он привел в действие и которые молча подчинялись его мощной руке, не были учреждениями: устройство Франции, им созданное и столь хорошо отвечавшее цели, которую он преследовал в данных обстоятельствах, привело бы к самым большим трудностям в день его смерти или отречения или в день, когда на смену войне пришел бы мир. Это было не здание, а лишь временная постройка: он сам иногда, кажется, чувствовал, что делу его рук не суждено было его пережить. Нравственное чувство всегда было ему чуждо: его ненависть к идеологам была в этом смысле важным признаком. Его идеалом была сила — сила, которая ему была присуща и которую он не смог бы передать своему наследнику. Вспомним влияние, которое он имел на своих солдат; то был некий культ, имевший своих мучеников; Наполеон представлял для них идею Судьбы или Всемогущего: параллель, которую можно провести с Магометом... Любопытно, что все его победы ничего не принесли Франции, которая сумела расширить свои границы в последние годы правления Людовика XIV, исполненные столь многими поражениями.
Темы для занятий 19 октября
Три темы для длительных и упорных занятий сейчас привлекают меня: я хочу их здесь изложить с тем, чтобы посвятить себя их изучению, когда у меня будет больше времени и сил. Во-первых, я хотел бы написать сочинение о политике принципов в сравнении с политикой интересов. Затем другое, о влиянии, которое протестантство имело на аристократию. В замечательном трактате, напечатанном г-ном де Карне в «Англия после биллей об эмансипации и реформе» (Лун-Марсьен де Карне (1804-1876) — французский политический деятель, историк и публицист католической ориентации), раскрыты последствия, которые протестантство имело для английской аристократии. Такой же груд можно бы было проделать в отношении Франции и остальных стран Европы, где великая перемена в обстоятельствах и великое движение умов почти всюду привело к смешению Власти. Наконец, следовало бы написать пространное и серьезное сочинение, предметом коего будет христианское повиновение; подчинение разума, который при этом не теряет своей свободы, вере; следование заповедям Бога и Церкви; монашеское послушание; уважение, которые силы мира сего имеют к имени Бога, причем я хотел бы дать почувствовать расстояние, отделяющее христианское повиновение как отдуха бунта, так и от трусливого подобострастия, признающего лишь силу. Возвращаясь к влиянию протестантства на католичество, следует отметить первоначальную враждебность реформаторов в Германии к князьям и внезапное примирение между ними, затем последовавшее, секуляризацию имущества духовенства, первенство светской власти в религиозных вопросах и проч. и проч.
Личность и общество 28 октября
Рассматривая теперешнее состояние мира, пытаясь понять все те перевороты, которые свершились вокруг нас, и все то, что готовит нам будущее, вы чувствуете необходимость задать вопрос о том, какой была роль Провидения в этих событиях и чего Бог хотел достигнуть, разрушая царства и общества. Во всем этом трудно бы было не увидеть проявление Божественного возмездия и намерение очистить настоящее от развалин прошлого с тем, чтобы подготовить будущее. Общественное устройство было извращено, и для того, чтобы разрушить его, Бог {устроил} разрешил вспыхнуть этому гигантскому бунту человеческого разума, который породил все остальные бунты и под ударами которого общество на наших глазах окончательно развалилось. Но личность осталась, она высвободилась от оков, и отныне силы ее воли способны обеспечить ее возрождение. Только на сем основании можно воздвигнуть новый общественный порядок. Когда мы рассматриваем революцию как следствие и ищем ее причину в нарушениях Божественного закона, которые вызвали Божественное возмездие, мы не знаем, как далеко нам следует идти, но мы хорошо видим, насколько общественный порядок был порочен и сколь великой была Божественная справедливость, вынесшая ему приговор.
| |
