1.  

П. В. Долгоруков — И. С.Гагарину 

27 марта 1860. Париж 

Отче Иоанне! Друг любезный! Вот тебе первые двенадцать листов моей книги "Правда о России". Следующие листы будут тебе доставлены по мере отпечатания. 

Прими эту безделицу от любящего тебя сердца  

Книгу эту я перевожу на русский язык, и она будет напечатана в Германии под заглавием: "Правда о России, высказанная князем Петром Долгоруковым". 

Твой искренний друг 

Петр Долгоруков 

2.  

И. С.Гагарин — П.В. Долгорукову 

[конец марта — апрель 1860]. Париж 

Княже Петре! Хотя я теперь очень занят разными церковными и духовными упражнениями, я немедленно от доски до доски прочел твои листы. Что же тебе сказать после чтения? Любопытно, и зело, полезно, и весьма, но иногда и чересчур круто сказано. Ты мне напоминаешь Курбского, но у Курбского корреспондентом был Грозный, а Грозного теперь нету. Мне кажется, что можно бы было то же сказать, но мягче, а тебя читаешь, читаешь, а вдруг шум раздается, как будто тяжелая оплеуха упала на какую-то щеку, немножко опомнишься, продолжаешь читать, страницу перевернул, вдруг — бум! Опять раздалась оплеуха и на другой щеке, так что иногда невольно жаль становится всех этих щек, а, если бы то же понежнее сказать, можно бы так было устроить, что их совсем не жаль, а, напротив, они еще смешны. 

Вот, княже Петре, чистосердечное признание того, что я чувствовал, читая тебя, но, несмотря на это, спасибо за то, что много правды высказал, и высказал прямо. 

Поверь мне, твоя безделица принесет нам много блага 

Всегда Ваш И. Гагарин 

3. 

И. С. Гагарин - П. В. Долгорукову 

3 мая 1860. Париж 

Любезный друг, 

ты все про всех знаешь, не можешь ли мне доставить точные сведения о князе Георгии Круи, секретаре прусского посольства в Петербурге? А если, чему трудно поверить, ты про него ничего не знаешь, не можешь ли получить сведения из Петербурга? 

"Courrier du Dimanche" напечатал про твою книгу статью, которая мне очень не понравилась. Мышенского нет, под этим именем скрывается, вероятно, какой-нибудь соотечественник. 

Говорят, что пруссак поладил со здешним властелином (Вероятно, имеются в виду прусский король Фридрих Вильгельм IV (1840-1861) и Наполеон III), уступает соседу левый берег, а сам пригласит прочих немецких королей, герцогов и пр. подать в отставку. Через несколько лет отставные короли будут разъезжать с визитными карточками, как теперешние маркизы. А про Австрию что сказать? Это очень похоже на конец (Вероятно, имеются в виду события в Австрии в конце 1850-х — начале 1860-х гг. (поражение Австрии в войнах с Сардинским королевством и Францией в 1859 г., рост национального движения в чешских землях и в Венгрии, экономический кризис и т. п.)). Но что будет с Россиею, если наши чиновники-взяточники, малые и великие, вздумают идти по стопам Брюка? Сколько в живых останется? (Имеется в виду самоубийство Карла Людвига Брука (1798-1860), австрийского государственного деятеля, в 1855-1860 гг. — министра финансов. Он был замешан в финансовой афере (процесс Эйнатгена), вынужден подать в отставку и 23 апреля 1860 г. покончил с собой). 

Преданный душою Ив. Гагарин 

4. 

П. В. Долгоруков — И. С. Гагарину 

3 мая 1860. Париж 

3 мая вечером. 

Любезный друг, статья мнимого Мышенского есть мерзейшая и гнуснейшая клевета; посылаю тебе письмо (корректуру), в котором я требую от "Courrier du Dimanche", чтобы он его напечатал послезавтра. Сверх того, письмо это печатается в трех тысячах экземпляров. В воскресенье надеюсь их иметь и пришлю тебе 25 экземпляров для раздачи твоим знакомым. "Courrier du Dimanche" я потребую в суд и воспользуюсь этим случаем, чтобы ... дать щелчок мерзкому русскому правительству, которое в 1856 г. хотело утушить это дело. Я доведу это дело до конца и авось узнаю, кто зачинщик этой мерзости. "Courrier du Dimanche" по случаю псевдонимства Мышенского находится в большом затруднении; псевдонимство запрещено законом в журналах. 

О князе Круи ровно ничего не могу сказать, он приехал в Петербург после моего выезда. Его двоюродная сестра, вдова графа Константина Бенкендорфа, живет rue de Lille, 105. 

Твой искренний друг 

Петр Долгоруков 

5. 

И. С. Гагарин - П. В. Долгорукову 

30мая 1860. Париж 

Посылаю тебе сегодня русские стихи, которых я перед отъездом твоим никак не мог отыскать. Их приписывают какому-[то] поэту, известному переводами песен Беранже; Курочкин или что-нибудь такое. 

На днях ты получишь мой ответ Сушкову (Сушков Сергей Петрович (1816-1893) — русский журналист и писатель, в конце 1850-х — начале 1860-х гг. жил в Париже и принимал участие в журнале "Courrier du Dimanche", издававшемся при поддержке русского посольства в Париже. Журнал вел полемику с И. С. Гагариным); статью о Чаадаеве, Козловском и Лунине я окончил, я надеюсь, что она скоро поступит в печать. 

На днях мне, кажется, кто-то говорил, что княгиня Долгорукова уже приехала и живет с дочерью Мансуровой в окрестностях Монморанси. 

Вероятно, ты получишь завтра от меня французский журнал, в котором прошу прочесть статью Журдье о союзе между Франциею и Россиею. Эта статья тем примечательна, что Журдье никогда ее не думал писать, она ему дана была свыше. Все дело в Свидетельстве о рождении, но если смотреть с этой точки зрения, то я такой статьи еще не видал, панслависты торжествуют. Все здесь русские утверждают, что оба государства в теснейшей дружбе, иные прибавляют, что очень может быть, что ты будешь жертвою такой дружбы, то есть что тебе не позволят жить в Париже. Я надеюсь, что это все пустяки и что скоро тебя опять увидим. 

Искренно преданный тебе 

Ив. Гагарин 

Король неаполитанский говорит, что он уже несколько раз победил Гарибальди. Гарибальди утверждает, что он уже несколько раз победил неаполитанцев, я начинаю подозревать, что они вовсе не дрались. 

Я на днях читал пятую книжку Шедо-Ферроти (Имеется в виду барон Федор Иванович Фиркс (1812-1872) — публицист, писавший под псевдонимом Шедо-Ферроти. Автор многочисленных брошюр на французском языке, посвященных вопросам русской внутренней политики) о военном устройстве. Превосходно — по-моему, это самое тяжелое обвинение против Николая и так ясно показывает, какой он был мелкоумный человек, жертвуя пустякам самы[ми] важными и жизненными вопросами. 

6. 

И. С. Гагарин - П. В. Долгорукову 

1 сентября. Париж 

Не знаю, любезный друг, получил ли ты в Люшоне мою брошюрку о Чаадаеве; я помедлил тебе ее послать, потому что я полагал, что ты уже переехал в Ниццу. 

Имел я случай на днях много и откровенно разговаривать с одним молодым русским офицером армейским, очень умным; я дал ему читать, по его просьбе, "Колокол" и твою книгу. Хотя он и одобрял многие статьи "Колокола" против злоупотреблений, бывающих у нас в России так часто, или, лучше сказать, составляющих не исключение, а правило, он поражен был этою мыслию, что Герцен не выражает мысли России и даже, по его словам, не хорошо знает ее; твою же книгу он читал с восторгом; вот, говорил он мне, человек, который положительно и основательно знает Россию, и мнения, и управление, и ход дел; притом он выражает то, что думает и то, чего желает вся Россия. Он недавно из внутренности России приехал и утверждает мне, что почти все, без исключения, желают конституционного правления, что самодержавие отжило свой век и корней никаких не имеет в народе. По его словам, как скоро приведено будет в исполнение освобождение крестьян, тотчас дворянство и крестьянство заодно будут действовать против чиновничества. Я хотел тебе передать эти разговоры, потому что они служат новым доказательством истинной пользы и истинного успеха твоей книги. 

Как тебе известно, русское правительство пускается опять в Священный союз с Пруссиею и Австриею, что многим очень не нравится на Руси. Между тем мне сказывают, что принц прусский в Теплице очень сильно настаивал в разговорах с австрийским императором на этом пункте, что непременно надобно во внутренней политике делать общественному мнению важные и глубокие уступки. Он совершенно прав, прежде нежели воевать против иностранных держав, необходимо Австрии потушить огромное неудовольствие, которое она возбудила в Венгрии и в славянских землях. В некоторой степени то же должно быть и в России. Следовательно, по моему разумению, вот в двух словах положение нового Священного союза; он становит себя на враждебную ногу против революции и Франции. Через несколько времени война неизбежна. Священный союз или будет побежденным, или победителем; в первом случае торжествует революция, а во втором должны торжествовать важные и глубокие реформы, потому что без них ему победить нельзя. 

На днях виделся я с Фивегом (Фивег — владелец издательской фирмы "А. Франк" в Лейпциге и Париже), он просил меня написать к тебе о деле, которое он затевает. Ему хочется основать в немецкой земле русскую типографию и печатать в ней учебные книги от азбуки до самых высоких предметов преподавания. Чтобы ввоз этих книг не был запрещен в России, необходимо книги эти не иначе печатать, как с позволения ценсуры русской. Он ожидает от этого дела огромный барыш, потому что ему можно будет продавать дешевле, нежели какому-нибудь типографщику в России, а во-вторых, хотя ценсура и будет рассматривать книги, для пользы просвещения все очень полезно бы было, если сочинение всех учебных книг было бы в руках вольного и просвещенного комитета. Но вот исписал всю бумагу, до другого раза. 

Ив. Гагарин 

7. 

П. В. Долгоруков — И. С. Гагарину 

10 сентября 1860. Ницца 

Любезный и милый друг, письмо твое я получил по приезде в Ниццу, и если несколько дней не отвечал, то это потому, что спешил окончить первый номер "Будущности" ("Будущность" — журнал, издававшийся П. В. Долгоруковым (15 сентября 1860 - 31 декабря 1861, №№ 1-25)) и приготовить материалы ко второму номеру. 

Ты спрашиваешь моего мнения о проекте Фивега печатать русские учебные книги с разрешения петербургской ценсуры. Я думаю, что Фивег даст в этом большой промах и останется внакладе, потому что русское правительство на это никак не согласится, да и не может согласиться, доколе в России есть ценсура. В России типографщик, который при печатании рукописи что-нибудь прибавит или хоть одно слово переменит без разрешения ценсора, идет прямо под уголовный суд, а кто поручится правительству, что за границею не напечатают одной и той же книги в двух видах, прибавив в одних экземплярах чего нет в других? Эдак придется правительству поручать осмотру ценсуры каждый из экземпляров книг, Фивегом напечатанных. Да тут пятиста ценсоров не будет достаточно! 

Притом комитет за границею будет составлен, разумеется, из людей порядочных, как ты, Ник[олай] Ив[анович] Тургенев (Тургенев Николай Иванович (1789-1871) — декабрист, член Союза благоденствия. В восстании 14 декабря участия не принимал, т. к. находился в это время за границей. Остался во Франции, был судим заочно иприговорен к каторжным работам навечно. Автор нескольких трудов экономического характера, а также книги "Россия и русские" (1847). Поддерживал дружеские отношения с И. С. Гагариным. В архиве Гагарина сохранились многочисленные письма Н. И Тургенева и членов его семьи), Августин Голицын (Голицын Августин Петрович (1824-1875) — писатель, автор ряда работ по истории России. Католик. Жил в Париже), я и тому подобные. То, что мы почтем полезным, не будет пропущено петербургскою ценсурою, говенность которой вообразить себе нельзя; ни один из нас не согласится унизиться до того, чтобы исполнять требования всевозможных и невозможных Мухановых (Муханов Николай Алексеевич (1802-1871) — русский государственный деятель, товарищ министра народного просвещения (1858-1861) и иностранных дел (1861-1866) — В 1859 г. — член Комитета по делам книгопечатания, с 1860 г. — член Главного управления цензуры), Щербининых (Щербинин Михаил Павлович (1807-1881) — председатель Московского цензурного комитета (1860-1865)) и прочей этой швали, а без исполнения их требований фивеговских учебных книг в Россию никак не впустят! Я почитаю это предприятие большою ошибкою и прошу тебя поскорее сообщить Фивегу мое письмо. 

Я много работаю здесь, имея много досуга и наслаждаясь этим великолепным климатом, который придется оставить в октябре, чтобы в ноябре быть в Париже для моего процесса с Воронцовым.

С будущего года я стану ежегодно издавать обзор происшествий в России за каждый предыдущий год под заглавием: "Люди и события в России в 18... году". Первая книга, о 1860 годе, выйдет, надеюсь, в феврале 1861 г.; тут помещены будут биографии всех лиц, ныне занимающих в России важные места или имеющих влияние на дела, биографии, разумеется политические, не вмешиваясь в частную жизнь. 

Обнимаю тебя от всей души. 

Петр Долгоруков 

8. 

И. С. Гагарин - П. В. Долгорукову 

23 сентября 1860. Страсбург 

Письмо твое от 10 с[ его] м[ есяца] я получил в Париже и успел еще исполнить твое поручение насчет Фивега, а теперь я нахожусь в Страсбурге. Я этого не ожидал, но я давно отказался от своей воли и иду, куда посылают меня. Впрочем, здесь мне очень хорошо, чрезвычайно смирно и тихо; надобно мне призадуматься, чтобы вспомнить, что вся Европа если не в волнении, по крайней мере, в сильном брожении. 

Я читал "Духовную беседу (СПб), в которой имел удовольствие найти девять писем русского православного священника к отступнику православия. Отступник православия, разумеется, я, а русский православный священник — протоиерей Иоанн Яхонтов (Яхонтов Иоанн Константинович (ум. 1888) — протоиерей, магистр богословия. В 1862-1876 гг. — редактор журнала "Духовная беседа". "Письма к отступнику православия" публиковались в 1858 и 1860 гг. (всего было напечатано 10 писем). В 1864 г. они вышли отдельным изданием. И. С. Гагарин предполагал опубликовать ответ И. К. Яхонтову, в его архиве сохранилась большая незаконченная статья (см. также документ № 10)). Очень добрый человек, даже вежлив и болтает довольно приятно; одним только меня досадил, что подает себе вид, будто он почитает Едмонда Абу (Абу Эдмон (1828-1885) — французский писатель и журналист. Пользовался покровительством Наполеона III) ревностным католиком. Это вроде того искреннего и независимого католика, который написал знаменитую брошюру про Папу. 

А нечего говорить, программа исполняется: Гарибальди, да Кавур (Кавур (Сауош) Камилло Бенсо (1810-1861) — государственный деятель Пьемонта (Сардинского королевства) и Италии эпохи ее воссоединения, первый премьер-министр Итальянского королевства (1861)), да третий господин. Я недавно читал историю Богдана Хмельницкого, писанную Костомаровым. Гарибальди — настоящий Богдан Хмельницкий, а Алексей Михайлович, если бы ему бороду выбрить, очень бы похож был на твоего приятеля Кавура. Надобно вспомнить, что Малороссия едва ли не представляет первый пример аннекции, и примечательно, что Россия гораздо более приобрела аннекциями, нежели завоеваниями. В Италии я почитаю торжество революции неминуемым. Но что будет в остальной Европе? Говорят, месяца через три-четыре рушится вся Австрия, как рушилось Неаполитанское королевство. Очень может быть. Я верю воскресению Священного союза, но я думаю, что он будет поражен. Между тем, что происходит между Россиею и Австриею? Австрия продает Восток, а Россия продает надежды свободы. Я, признаюсь, на это хладнокровно смотреть не могу; я знаю, что ты православный, я твоего православия обижать не стану, я знаю твое православие, оно без Щербининых и даже почти без ектений, но отдать Восток Щербининым — это просто ужас; придется жалеть, что Фуад-пашу (Фуад-паша Мегемед (1814-1869) — турецкий государственный деятель, министр иностранных дел. В 1860 г. назначен турецким комиссаром в Дамаске) не оставили. 

Я Восток чрезвычайно люблю, эта страна меня привлекает больше всех прочих стран земли, и, если мне можно будет получить на то согласие от тех, от которых я завишу, я поеду на Восток на житие и буду каждый год или каждые два года ходить в Иерусалим. 

После страданий перерождения, среди которых мы теперь находимся, наступит новый порядок вещей; в чем он будет состоять, я сказать не умею, но, безо всякого сомнения, этот новый порядок глубоко проникнут будет христианским духом и духом братства и единства. Старинные раздоры религиозные примут конец не от общего индифферентизма, как думают многие, а вследствие духовного обновления, которое мне кажется неминуемым. Внешним знаком и залогом этого обновления будет примирение Запада и Востока, они разделены внешними, посторонними влияниями, чем люди будут более свободны от этих внешних и посторонних влияний, чем глубже они будут проникнуты истинным духом христианства, тем соединение будет легче. Как бы то ни было, в моих глазах существует глубокая связь между всем, что происходит теперь под нашими глазами, и этим великим делом духовного примирения и духовного единства. Здесь мы ничего не видим и ничего не понимаем, потому что мы слишком близко стоим от происшествий, но мне кажется, что, если смотреть на все это из Иерусалима, гораздо легче будет понять смысл того, что происходит, и того, чего ожидает. Вот одна из многих причин, которая увлекает меня на Восток. Я об этом писал в Рим, до сих пор ответа не имею, а если получу ответ благоприятный, как надеюсь, то немедленно отправлюсь в Бейрут, на мой восхитительный Восток. 

А ты в ноябре будешь в Париже. Говорят, что Воронцов выбрал плохого адвоката; говорят также, что они нашли эксперов, которые решили, что знаменитая записка писана тобою; но все знают, что на это суждение эксперов весу много давать нельзя. Вот какие известия дошли до меня. 

Жду с нетерпением "Будущности". 

Не забывай тебе душевно преданного иезуита 

Ив. Гагарина  

9. 

П. В. Долгоруков - И. С. Гагарину 

20 ноября 1860. Париж 

Любезный и милый отче Иоанне, виноват я перед тобою, виноват зело; поленился я, окаянный, и приношу тебе повинную голову (но только с условием, что ты ее не отрубишь). 

Пробыв два месяца в Ницце, я возвратился в Париж к моему процессу, которого не могу добиться, но который от меня не ускользнет. Тимашев (Тимашев Александр Егорович (1818-1893) — начальник штаба корпуса жандармов и управляющий делами III отделения (1856-1861), министр внутренних дел (1868-1878)), царская дворня и петербургские придворные холопы подбили дурака Семена Воронцова (Воронцов Семен Михайлович, светлейший княэь (1823-1883) — сын Михаила Семеновича Воронцова (1782-1856), русского государственного деятеля, генерал-фельдмаршала) начать процесс, обещая ему, что дело обделают, и полагая, что суды французские похожи на Мамадышский уездный суд, представили записку, будто бы написанную мною; по внимательном рассмотрении оказалось, что записка эта написана на бумаге, в средине коей, глядя против света, виднеется внутри имя Одессы и одесского фабриканта Вагнера. Я выехал из Одессы в последний раз 15 апреля 1851 г; кто же делает запасы бумаги на пять лег, особенно человек, марающий столь много бумаги, как я? Воронцов умер в Одессе, в Одессе главная контора их южных имений, и в Одессе имеет пребывание фельдмаршал Воронцов! Мой адвокат требует очной ставки между мною и Воронцовым; поэтому адвокат Воронцова требует, чтобы Воронцов приехал в Париж и явился перед судом, а Воронцов не хочет... Поэтому процесс все откладывают Говорят они теперь рады были бы взять жалобу назад, но я этого не допущу… 

Любопытно весьма будет, что республиканец Мари, член февральского Временного правительства, будет в этом процессе рассуждать о русских родословных и ссылаться на Бархатную книгу (Бархатная книга, составленная в 1687 г., впервые была издана в 1787 г. (См. Родословная книга князей и дворян российских и выеэжих, содержащая в себе: 1) Родословную книгу, собранную и сочиненную... при царе Феодоре Алексеевиче... которая известна под названием Бархатной книги... Ч. 1-2. М., Унив. тип. Н. Новикова, 1787)).Он от меня потребовал экземпляр моей "Российской родословной книги", изданной в 1855 — 1856 гг., и потребовал, чтобы я ему перевел места, относящиеся до древних Воронцовых, до Вельяминовых и до новых Воронцовых; он потребовал от меня, на французском языке, поколенной росписи древних Воронцовых, Вельяминовых и новых Воронцовых и даже отыскал в них новый довод, от меня ускользнувший. Старшая ветвь Вельяминовых, говорит Мари, указом царя Алексея получила в 17 веке право принять имя Воронцовых и доныне именуется Воронцовым и - В е л ь я м и н о в ы м и, явное доказательство, продолжает Мари, что древние Воронцовы в то время уже не существовали, и кн. Долгоруков, известный своими познаниями в истории и в родословных, не мог сделать такого промаха, чтобы предложить фельдмаршалу Воронцову признать его баснословные притязания. 

Второй номер ''Будущности" наконец вышел, Фивег тебе его пришлет; беспорядок в типографии Беро был причиною этого двухмесячною замедления. Теперь в типографию эту поступил новый компаньйон, Герман, и я надеюсь, что "Будущность" теперь будет выходить два раза в месяц, иногда даже двойными номерами. Материала у меня заготовлено до двенадцатого номера включительно. 

Через несколько дней начнется печатание второго издания "Правда о России" со значительными прибавлениями и с большею частию имен героев. Само собою разумеется, что отче Иоанне получит экземпляр. Я продал книгу эту Фивегу и его товарищам Герольду и Линднеру (которые покупают у него к весне владение книжным магазином А. Франка); продал до первого января 1865 г. за десять тысяч франков, кроме русского перевода, заплаченного особо. Сверх того, они должны предоставить в мое распоряжение двести экземпляров второго издания. 

Я буду ежегодно издавать по-французски "Люди и события в России. Ежегодное обозрение". Обозрение 1860 г. выйдет, надеюсь, в марте или в апреле 1861 г., и в нем помешены будут политические биографии наших деятелей и наших бездельников. 

Сейчас получаю корректуру третьего номера "Будущности" 

Твой искренний и верный друг 

Петр Долгоруков 

P. S. По довольно странному стечению обстоятельств я живу в том же самом доме, где жил в 1842 и в 1843 гг. и написал брошюрку графа Альмагро. Только теперешняя квартира моя выходит на улицу. 

10.

И. С. Гагарин - П. В. Долгорукову 

28 декабря 1860. Мезьер 

Давно, княже Петре, я тебе не писал, но если бы ты знал, какую жизнь я веду, ты бы моему молчанию не удивлялся. Вот три недели я нахожусь в двух очень странных городках, которые стоят совершенно рядом, Мезьер, город военный, пребывание префекта арденнского, и Шарлевиль, новый красивый торговый город, который выстроен был тут, потому что стены и укрепления Мезиера не позволяли ему вырастать, как ему хотелось. В этих-то двух городках я провел двадцать дней и в это время говорил 85 раз, то есть с лишком четыре раза в день, иногда приходилось говорить шесть раз; в то же время я выслушал исповедь 250 человек, и почти все исповедовались по два и по три раза. Теперь нахожусь в мезиерской больнице и наставляю на путь спасения и самоотвержения добрых сестер милосердия, которые ухаживают за больными. Сегодня вечером я отправляюсь ночевать в Шарлевиль, поокончить кое-какие дела такого же рода и к Новому году, с благодатию Божиею, думая быть в Страсбурге. Приятнее бы мне было во многих отношениях в Париже, но я отказался от своей воли, да будет воля Божия. 

С первых дней ноября я газет почти не читал, кроме второго номера "Будущности", которая мне очень нравится; иногда слишком колко, но общее направление мне кажется очень хорошо. 

Узнал я из получаемых мною разных писем, что ты имеешь честь быть колодником в краю неверных. Это твоя андреевская лента, но, княже Петре, не забывайся среди почестей земных и оставайся смиренномудрым. А, признаюсь, мне завидно, чего бы им, кажется, стоило меня также приговорить к чему-нибудь. Мои поступки еще противозаконнее твоих. Но вот я тебе говорю про смиренномудрие, а сам забываюсь. 

Теперь станем дело говорить. В Петербурге есть некто протоиерей Яхонтов, очень добрый человек, почти учтивый и мне очень симпатический, то есть с моей стороны. Он уже года два или три пишет в "Духовной беседе" письма к отступнику православия, это мой титул, вроде надворного советника, и очень обижается, что я ему не отвечаю. Я решился его утешить, только не знаю, какое название дать моему письму, которое я хочу напечатать по-русски в виде брошюрки. Как ты думаешь, нельзя ли избрать название такое: "Протоиерею Яхонтову — отец Гагарин. Письмо первое"? Скажи, пожалуйста, как ты думаешь, и до поры до времени моего секрета не разглашай. 

Да, ты бы напечатал в "Будущности" Среди объявлений, что обещается значительная награда тому, который найдет русского Шмерлинга. Не Шмерца, в них надобности нет, а желают сыскать Шмерлинга. Это я тебе одному пишу по старой дружбе, а ты меня не компрометируй. 

Находящийся в должности колодника 

отступник православия 

Иван Гагарин

11. 

П. В. Долгоруков - И. С. Гагарину 

5 января 1862. Париж 

Почтенный отец Иоанн, возлюбленный и милый друг, 

с душевным удовольствием получил я твое письмо, излияние старинной и верной дружбы. Ты знаешь, что она находит полный и соответственный отголосок в моем сердце. 

Я не ожидал, чтобы французская магистратура упала так низко, но вместе с тем должен сказать, что со всех сторон получаю изъявления сочувствия ко мне и негодования против этих судей. 

Мысль твоя очень хороша, но исполнение ее придется отложить до окончания процесса, я думаю, и вот почему. Вчера утром я послал к Воронцову двух моих приятелей и товарищей по клубу "Королевский клуб", графа де ля Бефвиля и маркиза Дю Ло, вызвать его на дуэль. Он было отказался; они сказали, что воротятся к нему вечером с таким поручением от меня, которое соделает дуэль необходимою, но, воротясь к нему вечером, они нашли совершенную перемену: он от дуэли вовсе уже не отказывался и предоставил им двух своих секундантов, Бетанкура и генерала Регау. Секунданты мои и его, после совещания, положили, что дуэль должна последовать по окончании процесса, который идет теперь на аппеляцию, и вместе с тем эти господа положили, чтобы до дуэли, кроме адвокатских речей и меморий, ничего не печатать друг против друга и не наносить взаимно никаких оскорблений. 

На днях буду у тебя, милый друг. 

Петр Долгоруков

12. 

П. В. Долгоруков - И. С. Гагарину 

4 июня 1862. Спа 

Любезный друг, не знаю, сообщил ли тебе Голицын о мытарствах, через которые проходит "Правдивый". Петербургское правительство так обрадовалось заключенному им займу, что стало подкупать русские типографии в Германии. Прибыв в Брюссель 1 июня, я получил от Гергарда (Гергард Вольфганг владелец книжного магазина и издательства в Лейпциге. В феврале 1862 г. П. В. Долгоруков заключил с ним договор о том, что в его издательстве будет печататься журнал "Правдивый") письмо, в коем он мне пишет (помнишь визит к нему генер[ального] консула Томгаве?), что он будет рассматривать статьи, назначенные в "Правдивый". Я ему написал, что я выехал из моего отечества, чтобы писать свободно, и что ничьей ценсуре себя не подчиню, а так как по заключенному между нами условию он не может издавать "Правдивого" без меня, то я прерываю с ним сношения и требую, чтобы пятый номер не был издан. Этот подлец мне отвечал, что в пятый номер назначены статьи, приятные для Блудова (Блудов Дмитрий Николаевич, граф (1785-1864) — русский государственный деятель, председатель Государственного совета и Комитета министров (1862-1864)) и для Горчакова (Горчаков Александр Михайлович, князь (1798-1883) — русский государственный деятель, дипломат, министр иностранных дел (1856-1882)), что он его издаст, и издал против моей воли, выпустив многие мысли о Василии Долгор[ укове] (Долгоруков Василий Андреевич, князь (1804-1868), двоюродный брат П. В. Долгорукова, — военный министр (1853-1856), шеф корпуса жандармов и начальник III отделения (1856-1866)) и о Буткове (Бутков Владимир Петрович (1814-1881) — русский государственный деятель, участник подготовки крестьянской реформы 1861 г. и судебной реформы 1864 г.), и, как ты мог заметить, без моей корректуры, с ужаснейшими ошибками, до искажения смысла. Я написал Гергарду, что он свинья и мерзавец, и тем кончилось. 

Теперь я узнал, что санктпетербургское правительство платит деньги русским типографиям в Германии, чтобы не печатать моего журнала, а лондонская русская типография, находящаяся в руках поляков, не хочет его печатать иначе, как если я в польском вопросе стану наряду с Герценом; само собою разумеется, что я никогда подобного дурства не сделаю. Если я не найду свободной от русского золота и от польских претензий русской типографии, тогда буду печатать "Правдивого" по-французски в Брюсселе в виде непереодического издания, книжками в 18 долю большого формата, страниц от 100 до 150, книжек в год по шести и более, смотря по обстоятельствам. Разумеется, по-французски нельзя будет щелкать людей, как делал по-русски, но тем лучше; щелкал я не для своего удовольствия, а потому, что по-русски эго было необходимо для успеха журнала. По-французски, совершенно напротив, надобно будет писать парламентарии; одно жаль, что нельзя будет говорить истины о членах августейшей фамилии, о царе и о царенятах, но зато буду иметь читателей во всей Европе. Знамя мое остается то же: конституционная монархия на республиканских основаниях. 

Так как все мною печатанное запрещается во Франции, то в "Правдивый" (на французском языке) я буду помещать письма из Парижа о деспотических проджектах этого подлого правительства. 

Книги твоей о Чаадаеве я не получил и прошу тебя убедительнейше прислать мне ее в Спа. 

В "УёпсИцие" (на французском языке) я буду отдавать отчеты о книгах русских и о книгах до России касающихся и, разумеется, о твоей книге о Чаадаеве. В "Правдивом" будет также помещена статья об "Union Chretienne" ("Union Chretienne" — журнал, издававшийся в 1850-1870-х гг. в Париже священником церкви при русском посольстве И.В. Васильевым, В. Гетто и С. П. Сушковым с "целью ознакомления западного общества с Русской Церковью". Журнал вел полемику с И. С. Гагариным и другими русскими католиками) и о нынешнем положении Русской Церкви. И Гетге (Гетге Реке Франсуа (1816-1892) — католический священник, в 1862 г. перешел в православие. Издавал (совместно с И. Васильевым и С. Сушковым) журнал "Union Chretienne". В 1875 г. принял русское подданство) и Васильев (Васильев Иосиф Васильевич (1821-1881) — протоиерей, священник церкви при русском посольстве в Париже) сильно поморщатся — увидишь! 

Когда они что будут еще печатать против меня, присылай мне, пожалуйста. 

Петербургские пожары — точно дело красных, и вот что они накуролесили: народ бросился искать защиты у правительства и величать пьяного дурака Сашку "отец"! Я потому только не испуган, что имею сильную веру в неспособность и глупость санктпетербургского правительства, верю, что оно своею глупостью поправит для России ошибки красных. И точно, правительство уже начало куролесить: расстреливать и ссылать в Сибирь офицеров, отсрочило открытие медицинского и юридического факультетов С.-Петербургского университета до осени 1863 г., закрыло воскресные школы и народные читальни, не дозволяет публичных лекций без разрешения III отделения, запретило три журнала, закрыло Общество для помощи учащихся и самовольно отдало его кассу в распоряжение Общества нуждающихся литераторов!!! Дай Бог здоровья санктпетербургской царской дворне: исправляет ошибки и глупости красных! 

Искренний друг твой 

Петр Долгоруков 

13. 

П. В. Долгоруков — И. С. Гагарину 

31 октября 1862. Брюссель 

Любезный друг, не зная наверно, куда тебе адресовать письмо, я изобрел адрес, который ты найдешь на конверте. Наставь меня, как именно надписывать тебе адрес. 

Проведя в Брюсселе две недели, с 1 по 15 июня, и наняв себе дом, я отправился в Спа, где оставался до половины августа, а потом поехал на Лондонскую выставку. Между тем Вольфганг Гергард дал себя подкупить санктпетербургскому правительству и вздумал ценсуровать мои статьи. Я ему написал, что он свинья, и прервал с ним сношения. Чтобы насолить санктпетербургскому правительству, я превратил "Правдивый" во французскую ревью "Правдивый", которую печатаю в Брюсселе отдельными книжками. Первый номер вышел месяца два тому назад, посылаю его тебе. Второй и третий номера выйдут в конце ноября. Между тем, желая иметь и русский орган, я учреждаю теперь в Брюсселе в нанимаемом мною доме небольшую русскую типографию, где буду печатать журнал по имени "Листок". 

Блюммер (Блюммер Леонид Петрович (1840-1888) публицист, в 1861 г. эмигрировал из России. В 1862-1863 гг. издавал журнал "Свободное слово" (Берлин-Брюссель). В 1864 г. Долгоруков в "Листке" обвинил Блюммера в сотрудничесшс с русской тайной полицией. Упоминаемый далее Ф. Шнейдер — берлинский издатель, печатавший русские книги), который издавал в Берлине "Свободное слово" и был весьма прижимаем Шнейдером, переселился в Брюссель и будет печатать у меня "Свободное слово" с девятого номера. Он весьма умный и способный малый, плохо знает по-немецки (родом из Керчи), еще хуже по-французски, не отлично пишет по-русски, но умен и имеет хорошие юридические познания; ему всего 22 года от роду, и потому из него может выйти замечательный писатель. 

Я получил подлинные записки Ермолова о 1812 годе, которые напечатаю. Надеюсь, что ты перед отъездом из Парижа оставил какому-нибудь аккуратному человеку, для переписки лишь, тетрадь карабановских анекдотов (Вероятно, имеются в виду какие-то записки Павла Федоровича Карабанова (1767-1851), известного собирателя исторических документов и рукописей. Часть своего собрания Карабанов завещал Долгорукову), которые я тебе дал прочесть, — они мне очень нужны. 

В Лондоне я провел две недели, виделся с Герценом, который так же остроумен и так же легкомыслен, как и прежде; с Огаревым, по-прежнему добрейшим и тупоумным; познакомился с Бакуниным, умным, но самым взбалмошным существом, истым героем баррикад: накануне и на другой день после баррикад невозможным, но в самый день битвы великолепным. Представь себе Барбеса, но умного и с даром слова. 

Познакомился с Кельсиевым (Кельсиев Василий Иванович (1835-1872) русский революционер, в 1859-1867 гг. — эмигрант, сотрудник Вольной русской типографии в Лондоне. В 1867 г. вернулся в Россию), тупоумным, но добрым человеком, ужаснейшим фанатиком с лицом самым добродушным. Кельсиев мягким голосом, с нежным взглядом говорит: "Ведь коли нужно будет резать, как же не резать, если оно может быть полезным?", а между тем делится с нищим последнею своею копейкою. Все эти лондонские господа несут чушь ужаснейшую: "жечь, резать, рубить" у них не сходит с языка со времени приезда в Англию Бакунина, который их сделал еще нелепее прежнего. Бакунин мне говорит: "Я вас очень полюбил, но, уж извините, когда мы заберем власть в руки, мы вам и вашим политическим единоверцам будем рубить головы". Я ему ответил: "Михаил Александрович, когда мои политические единоверцы будут иметь власть в руках, мы не только не будем рубить никому голов, но еще, надеюсь, уничтожим смертную казнь, но вас, хотя я вас очень полюбил, мы, извините, засадим снова в Шлиссельбургскую крепость". 

Третьего дня получил я известие, что по просьбе санктпетербургского правительства австрийская полиция делала обыск в Белокринице у старообрядческого митрополита и у его секретаря Филарета Захаровича и отобрали у них письма Кельсиева и мои. 

По возвращении из Лондона я принимал участие в Международном конгрессе общественных наук, вернее, участие безгласное, потому что не ораторствовал вовсе, слушал других и от души аплодировал Пелльтону (Имеется в виду Эжен Пелльтан (1813-1884) — французский писатель и политический деятель. После переворота 2 декабря 1851 г. был одним из известных публицистов оппозиции) и Лавертюжону (Лавертюжон Андре Жюстен — французский публицист и политический деятель). Четыре дня сряду на конгрессе рассуждали о состоянии журналистики, книгопечатания и личной свободы во Франции; четыре дня Наполеошку сквозь строй гоняли, и ты можешь себе представить, как я аплодировал. Также с усердием шикал я Эмиля Жирардена (Жирарден Эмиль (1806-1884) — известный французский писатель и журналист, издатель ряда журналов, противник бонапартизма), которого на конгрессе три раза обшикали, в особенности однажды за то, что он осмелился сказать, что речь Пелльтона есть призыв к бунту. 

Теперь приготовил к печати рукопись двух первых номеров "Листка", которые начнут на днях набирать. На следующей неделе будут печатать второй, а за ним и третий номер "Правдивый". "Правдивый" во Франции запрещен, как и все мои сочинения. 

На днях я взял на свое имя патент издателя и типографа, и на всем, что будет у меня печататься, буду выставлять: "В русской типографии князя Петра Долгорукова". 

Воображали ли мы с тобою двадцать пять лет тому назад, что ты будешь священником Иисусова братства и будешь жить в Бейруте, а я типографщиком в Брюсселе? Блюммер мне очень помогает в надзоре за типографиею. Между нами сказать, Герцен и Бакунин, коим весьма не нравилось, что я пишу не в их смысле, очень недовольны тем, что я учреждаю типографию, и тем более недовольны, что я объявил, что не буду у себя печатать никаких рукописей в защиту: 1/ самодержавия (за это бы они еще не рассердились), 2/коммунизма, 3/атеизма. Для этой последней цели, то есть для коммунизма и атеизма, некто Багст (Имеется в виду Владимир Игнатьевич Багст, эмигрант, глава русской студенческой революционной организации в Гейдельберге, организатор Бернской типографии), студент С.-Петербургского университета и крещеный жид, хочет учредить русскую типографию в Швейцарии, если соберет довольно денег. 

В Гейдельберге русские захотели сделать подписку для обеспечения судьбы Бакунина, сообщили свою мысль Герцену, который отвечал им, что весьма бы хорошо было собрать капитал, который бы давал тысячу талеров дохода. Подписку открыли и собрали-двадцать пять гульденов, по Сеньке шапка! 

Санктпетербургское правительство издало проект гражданского судопроизводства хороший, но уголовного — из рук вон мерзкий! Проект уголовного судопроизводства, равно как и проект судопроизводства, — просто западни и изданы с целью надуть общественное мнение Европы. 

Константин Николаевич (Константин Николаевич, великий князь (1827-1892), второй сын Николая! — русский государственный деятель, в 1857-1861 гг. участник подготовки крестьянской реформы) в Варшаве ударился рылом в лужу — решительно осрамился. А Головнин (Головнин Александр Васильевич (1821-1886) — русский государственный деятель, министр народного просвещения (1861-1866), один из ближайших сотрудников великого князя Константина Николаевича) между тем срамится в России. 

Валуев (Валуев Петр Александрович (1815-1890) — русский государственный деятель, управляющий делами Комитета министров (1861), министр внутренних дел (1861-1868)), подергивая свои воротнички, пучит глаза и удивляется, что, как дескать, русские уже не думают более об аничковских балах, а непременно хотят конституцию! Один Милютин в Петербурге лавирует, а другой разъезжает по Европе, объясняя всем и каждому, что лишь он один может спасти Россию (Милютин Дмитрий Алексеевич (1816-1912) — русский государственный деятель, военный министр (1861-1881), провел военные реформы 1860— 1870-х гг. Милютин Николай Алексеевич (1818-1872) — русский государственный деятель, товарищ министра внутренних дел (1859-1861), фактический руководитель работ по подготовке крестьянской реформы в России (1861) и в Польше (1864)). 

Наполеошка отложил римский вопрос до будущего года. Пока он надувает всех и все партии, а когда подберет себе две с половиною сотни подлецов в новый Законодательный корпус, то и пойдет продолжать свою войну против Папы. Здесь в Бельгии были сильные манифестации против Франции и в особенности против Наполеошки. 

Обнимаю тебя от всей души. Пиши ко мне чаще. 

Твой старый и верный друг князь Петр Долгоруков 

14. 

П. В. Долгоруков — И. С. Гагарину 

18 января 1863. Брюссель 

Любезный и милый друг, 

с истинным наслаждением получил я твое письмо [от] 27(15) декабря. Пожалуйста, продолжай писать: я весьма бы желал находиться с тобою в постоянной переписке. Надеюсь, что ты получил второй и третий номера моего "Правдивый", также и первый, второй и третий номера моего "Листка". На днях пошлю тебе четвертый и пятый номера моего "Листка". В пятом номере найдешь отрывок — "Письмо из Сирии", разумеется, без подписи. Присылай для напечатания и письма и статьи, короткие войдут в "Листок", а более пространные в "Свободное слово" Блюммера, который переселился в Брюссель и печатает "Свободное слово" в моей типографии. Блюммер свидетельствует тебе свое почтение и приглашает тебя присылать ему статьи для "Свободного слова". В религиозном отношении Блюммер, к сожалению, совершенный атеист — как и большая часть современной русской молодежи, но, как честный человек, он глубоко уважает тебя за те огромные пожертвования, которые ты принес своим убеждениям. 

А это, имею сказать, важное явление, этот атеизм русской молодежи! Оно тем важнее, это явление, что большая часть этой молодежи, бесчувственная, аки камень, к вопросам религиозным, преисполнена веры самой жаркой в свои политические убеждения. Люди, не верующие в Бога, приносят себя в жертву своим политическим мнениям с тою же величавою стойкостию, с какою первобытные христиане шли на гонения язычниками. Вот прямое последствие превращения духовенства в батальон — безверие в людях, одаренных горячею душою!!! 

Мы с тобою, уже доживающие пятый десяток лет наших, помним наше поколение, последовавшее хронологически прямо за исполинами 14 декабря, но вовсе на них не похожее; мы помним юность нашего жалкого поколения, запуганного, дрожащего и пресмыкающегося, для которого аничковские балы составляли цель жизни. Поколение это теперь управляет кормилом дел, и смотри, что за страшная ерунда. Зато следующие поколения постоянно улучшаются, и не взирая на то, что Россия теперь в грязи, а через несколько лет, вероятно, будет в крови, и нимало не унываю, и все-таки 

Гляжу вперед я без боязни... 

Ты пишешь, что не знаешь, что делается в России. Разве ты не получаешь русских газет и журналов? Ведь у тебя, если не ошибаюсь, есть средства их получать? Ты бы выписывал их через Константинополь через книгопродавца Мавро. 

Пиши и пиши, с нетерпением ожидаю от тебя писем. Отец Мартынов (Мартынов Иван Матвеевич (1821-1894) — филолог и историк, автор ряда научных трудов. Окончил Петербургский университет. В 1845 г. перешел в католичество, затем вступил в Общество Иисуса (иезуитов) Сотрудник и помощник И. С. Гагарина в Славянской библиотеке) приезжал на несколько дней в Брюссель и привез мне рукопись карабановскую. Августин Голицын совершенно перестал ко мне писать. 

Твой искренний друг 

Петр Долгоруков 

15. 

П. В. Долгоруков - И. С.Гагарину 

18 февраля 1863. Роттердам 

Любезный друг, преследования французского правительства принудили меня оставить Бельгию. Вот каким образом все это случилось. 

Ты получил, вероятно, книжку "Правда о процессе Князя Долгорукова". Она напечатана, в сущности, в Брюсселе, хотя на ней выставлены Лондон, небывалый типографщик Смит и никогда не существовавшая улица Ричард-стрит. Брошюрка эта, напечатанная в 6000 экземпляров, произвела фурор, но в Бельгии открыто не продавалась. Французское правительство имело, конечно, право вести процесс уголовный на основании бельгийского закона 1853 г. об оскорблении франц[ узского] императора, но в таком случае оно бы наткнулось на присяжных, и присяжные меня бы непременно оправдали. Желая избегнуть присяжных, Наполеошка (сиречь Негодяй III) выдумал следующее. 

Так как по бельгийским законам всякая брошюрка, не носящая настоящего имени типографщика, признается за Пасквиль, то в случае безызвестности автора отвечает типографщик, а в случае безызвестности типографщика вся ответственность и перед правительством, и перед частными лицами падает на распространителя брошюрки и суд ведется гражданским порядком, без присяжных. В Брюсселе есть Клаассен, торгующий книгами о России, уроженец ревельский, эмигрант. Он разорился, желает возвратиться в Россию и продал себя Негодяю III. Вопреки моим наставлениям, Клаассен выставил публично брошюрку, и, когда ее подставленные агенты схватили, объявил, что получил экз[ емпляр] от меня. Бельгийское правительство, подлое и трусливое, в угоду Франции позволило устроить западню. 

Меня потребовали к суду на заседание 14(2) февраля. Мне предстояли шестимесячная тюрьма, что уже было весьма неприятно, и потом бесчисленное множество гражданских процессови возмещение убытков, потому что в Бельгии за безызвестностью сочинителя и типографщика за все отвечает распространитель книги. Это было бы разорение. 

Французские агенты, весьма многочисленные в Брюсселе, следили за каждым шагом моим, и я знал, что бельгийское правительство, в угоду французскому вручило тайно местному полицейскому комиссару ордер на арестна случай, если бы я захотел уехать. В воскресенье 8 февраля, в 2 часа пополудни, положив в карманы золото, ценные бумки и важнейшие бумаги, я вышел из дома, не взяв даже дорожного мешка, словно на прогулку, отправился на железную дорогу, взял билет в Антверпен, а оттуда в Бреду в Голландии, в 25 километрах от бельг[ ийской] границы. Прибыв вечером в Бреду, я телеграфировал в Брюссель. На другой день утром мои друзья, коим я оставил ключи, уложили в 4 чемодана и 3 ящика мои вещи, платье, белье, нужнейшие книги, все рукописи и все бумаги и привезли мне их в тот же день в Бреду, откуда я отправился в Роттердам. В Брюсселе у одного банкира лежало моих фондов (по различным публичным фондам) с лишком на 170000 франков (около трети моего состояния) . Взять их перед отъездом значило бы обнаружить намерение уехать; оставлять у банкира в Бельгии было опасно; суд, по моей неявке, мог наложить запрещение на все мое имущество; я написал моему другу Мертенсу, владетелю одной из первых типографий Бельгии, что прошу его взять эти фонды и доставить мне. Он это немедленно исполнил, и сын его Адольф Мертенс нарочно приехал из Брюсселя в Роттердам и привез мне все эти фонды. Между тем почтенный старик Мертенс велел уложить в ящики всю мою библиотеку и мою русскую типографию и отправить их в Англию. 

Завтра еду в Лондон, где поселюсь и буду продолжать издание "Листка" и "Правдивого" с большею энергиею, чем когда-либо. 

Твой искренний друг 

Петр Долгоруков 

16. 

П. В. Долгоруков — И.С. Гагарину 

29 июля 1863. Лондон 

Дорогой друг, 

целый век не имею от Вас вестей, так что это письмо посылаю заказным, ввиду важности его содержания. Русское правительство подкупило некоего Аммосова, штабного офицера, чтобы в книжонке, озаглавленной "Последние дни жизни А. С. Пушкина со слов Константина Карловича Данзаса", он вывел, будто мы с Вами были причиной смерти Пушкина. Я знаком с этой гнусностью через помещенный в "Современнике" подробный обзор его книжонки. Привожу здесь его собственные слова: "По смерти Пушкина многие подозревали в этом позорном деле князя Гагарина, вступившего потом в иезуиты. Будучи уже за границею, он признался, что записки были писаны у него и на его бумаге, но не им, а князем Петром Владимировичем Долгоруковым. Если бы не было анонимных писем, то, по мнению г. Данзаса, не было бы и дуэли. Таким образом, главным виновником смерти великого поэта оказывается князь Долгоруков при участии достойного последователя Лойолы князя Гагарина" ("Современник", июньская книжка, статья о русской литературе, страница 319). 

Я тотчас же написал письмо редактору "Современника"; это письмо будет включено в 10 номер моего журнала "Листок", который появится 4 августа, оно также будет помещено в "Колоколе" от 1 августа. Необходимо, чтобы Вы со своей стороны, Вы сами, дорогой друг, написали письмо редактору "Современника". (Панаев (Панаев Иван Иванович (1812-1862) - русский писатель, в 1847 г. основал вместе с А. Н. Некрасовым журнал "Современник") умер, Некрасов отсутствует, поэтому редактирует журнал П ы п и н (Пыпин Александр Николаевич (1833-1904) — русский литературовед, профессор С.-Петербургского университета, академик. В 1863-1866 гг. входил в редакцию "Современника")). Поскольку почти наверное русская цензура не допустит напечатания Вашего письма, пришлите мне как можно скорее копию с него, но не с французским, а с австрийским курьером. Я помещу его в "Листке" и попрошу, чтобы его напечатали и в "Колоколе". Невозможно молчать перед лицом такой подлости... 

Получили ли Вы уже 6, 7, 8 и 9 номера моего "Листка", который я отсылаю Вам регулярно? Для моей русской типографии я приобрел французский шрифт и, начиная со следующего месяца, продолжу здесь издание моего французского журнала "Правдивый", которого три первых номера, вышедших в Брюсселе, я по мере их появления тотчас же отправлял Вам. Дошло ли до Вас мое роттердамское письмо, в котором я поведал Вам о моем отъезде из Брюсселя? Получили ли Вы другое мое письмо, которое я отправил Вам по приезде в Лондон? 

Не имея охоты задыхаться в лондонском чаду, я нанял дом в Фулхам. Здесь у меня сад и чистый воздух и здесь я чувствую себя очень хорошо. Конечно же, я принялся за английский. С Герценом и Огаревым у меня добрые отношения, однако я всячески уклоняюсь от каких бы то ни было польских выступлений и даже не бываю на спектаклях, устраиваемых в пользу поляков. Герцен и Огарев — по-настоящему добрые малые; правда, в политике они ищут вчерашний день, но они — благородные и честные люди. Всякое воскресенье мы обедаем вместе: поочередно — то я у них, то они у меня. Оба они были возмущены гнусностью Аммосова. 

Что касается до Польши, то Наполеону очень хотелось бы начать войну, но он не дерзает решиться на это без поддержки Англии и Австрии, которые, напротив, желают сохранения мира. Как бы там ни было — война или мир, — я не вижу, какую выгоду из всего этого могли бы извлечь для себя поляки, но Финляндия уже обязана полякам своим Сеймом (созыв которого назначен на 15 сентября), а мы, благодаря им, вероятно, тоже получим какую-нибудь конституцию. 

Так или иначе, самая ничтожная конституция лучше любого деспотизма, тем более что всякая конституция уже в самой себе содержит средства для самоусовершенствования. 

Общественное мнение в Англии враждебно по отношению к России, доброжелательно к полякам, но — решительно высказывается против войны. "Ни одного солдата, ни шиллинга, но — да здравствует Польша" — вот суть английского общественного мнения. 

Напишите мне, прошу Вас, дорогой друг, и верьте моей давней и нежной привязанности. 

Августин Голицын мне уже десять месяцев как не пишет!