Окончание

Пусть окончанием этих размышлений станет фрагмент письма Юлиуша Словацкого к матери, в котором он описывает сюжетную линию разви­тия их взаимной любви. Это - классический пример того, какой глубины может достигать человеческая любовь, если на протяжении мно­гих лет поддерживать и лелеять её. Выражая огромную благодарность матери, поэт смирен­но утверждает, что неспособен ответить ей той же любовью, поскольку никто в мире не в состоянии любить так, как любит мать, и ему больно, оттого что ничем не может доказать ей своей любви.

Хотя судьба великого поэта сложилась так, что он не был в браке и не имел детей, всё же в нём инстинктивно родилось глубокое желание, чтобы это большое чувство любви к матери перенести на дочь: «Прекраснейшей из моих дочерей я дам твоё имя, и это имя будет долго звучать». Ибо каждая истинная человеческая любовь жаждет звучать долго, длиться бесконечно, вечно, пре­одолевая тесные рамки земной жизни. В конце письма Юлиуш Словацкий исповедует веру в бессмертность своей сыновней любви к матери: «Мой дух будет с Тобой везде и навсегда». И сразу добавляет: «Христос пообещал - "до скончания ве­ка"». Как глубоко верующий христианин и поэт- мистик Юлиуш Словацкий понимал, что ника­кой аутентичной любви невозможно построить, основываясь на слабых человеческих силах; для этого нам необходима полная силы и бессмертия благодать Бога, которая является окончательным источником каждой любви. Пусть обещание, дан­ное Христом, и для нас будет источником полноты веры в то, что и наша человеческая любовь, укоренённая в Нём, длится «до скончания века» (Мф 28, 20). Да побудит и нас этот опыт к тому, чтобы мы плодотворно «трудились ради любви».

«Никогда бы не подумал, дорогая моя, - писал из Парижа Юлиуш Словацкий, - что Ты перестала меня любить. К сожалению, так любить, как лю­бишь Ты, не умеет никто во всём мире. Больно мне, что я ничем не могу доказать Тебе своей любви, поэтому в моих словах иногда проскальзывает какое-то грустное беспокойство и отчаяние. Если бы не это, я прекрасно чувствовал бы себя на зем­ле, ибо стал спокоен, почти весел, во многих вещах более терпелив, т.е. более рассудителен. Словом, свет стал для меня наукой, не слишком горькой, полной воспоминаний и впечатлений. Не зря мы жили и тосковали - это убеждение и Тебе должно иногда подслащать грёзы серых будней. <...> А сейчас без экзальтации прямо напишу тебе, что Ты занимаешь в моём сердце первое место: если бы я умирал, то повелел бы сжечь своё сердце и отнести его Тебе, потому что его пепел никому другому не принадлежит. Всем, кому я хотел его отдать, всегда чего-то не хватало. Прекраснейшей из моих дочерей я дам Твоё имя, и это имя будет долго звучать, окружённое ароматом ландышей. <...> Целую Тебя, дорогая моя, пусть грусть этого письма Тебя не печалит, а успокоит и сделает весну милее и зеленее. Пусть через Твоё окно проникают запахи цветов, а из двери Твоей на улицу доносится запах печёного; пусть толпы нищих с гирляндами бубликов в руках отходят от порога Твоего дома: мой дух будет с Тобою везде и навсегда. Христос пообещал - "до скончания века"».