ГЛАВА X.  Рыцарские ордена

1. Аскетический идеал оказывал влияние не только на церковные слои. Он воздействовал и на мирян, и от этого слияния его с идеалом рыцарства получилась своеобразная форма — рыцарс­кие ордена. Не будучи еще аскетическим и не сливаясь еще с монашес­ким, рыцарский идеал был уже идеалом христианским. Рыцари — [те, кто верно служат Господу Богу всем своим честным сердцем] — были, по мысли идеологов, защитниками слабых и безоружных, вдов и сирот, защитниками хрис­тианства против неверных и еретиков. Стать рыцарем значило «по­клясться ни шагу не отступать перед неверными» — [лучше умереть, нежели заслужить имя труса]. Иуда Маккавей однажды но главе сотни встретился с двухтысячным врагом и не убоялся, надеясь на Бога, — [упова­ние на то, что Бог поможет]. Миссия защиты паломников в Святую Землю, помощи тем из них, которые, больные или бедные, в ней нуж­дались, защиты Гроба Господня от неверных вытекала, таким образом, из идеала христианского рыцарства. Благодаря господству аскетичес­кого миросозерцания она сочеталась с принесением монашеских обе­тов, и так возникли рыцарские ордена. В XI веке в Святой Земле появи­лись иоанниты. В начале XII века там возникли храмовники (тамплие­ры). В XII же веке создалось много рыцарских орденов, среди них тев­тонский и испанские Калатрава и Алькантара. Тогда же каноники свя­того Элигия, соединясь с появившимся еще в 1161 году рыцарским ор­деном святого Иакова, составили Ordomilitariscrucigerorum( 1171 г.)

Рыцарские ордена не были местным палестинским явлением. При связях Святой Земли с Западом движение должно было передаться в Европу, и в ней, особенно в классической стране рыцарства - во Фран­ции, оно почерпало свои силы. На Западе же христианское рыцарство получило теоретическое обоснование и создался устав одного из значительнейших рыцарских орденов — храмовников. Ранее, чем Иерусалим был завоеван крестоносцами, в нем существовал «госпиталь», разросшийся вместе с торжеством христианста в Святой Земле. Стоявший во главе этого госпитааля Герарт положил начало братству, первый устав которого был составлен уже его преемником и утвержден Папами Иннокентием II, Евгелием III и Луцием III. Устав этот с течением времени пополнялся и изменялся, при­няв окончательный свой вид лишь к началу XIV века. Первоначальною задачею братства была помощь больным и паломникам, почему братья и назывались госпиталитами, и защита паломников от разбойников и неверных, что рано выдвинуло боевой, рыцарский элемент ордена. Особенно славился иерусалимский госпиталь, расположенный прямо против Гроба Господня, но вслед за ним появились госпитали и в дру­гих городах Востока. Долгое время забота о больных и паломниках стояла на первом месте. Бедные назывались «господами»; сами себя иоанниты называли их «слугами». Милостыня, собранная за день, при­носилась вечером в комнату, где находились призреваемые, и склады­валась перед ними. Вечером же несешаль дома обходил больных в со­провождении священников братства и приглашал «господ бедных» по­молиться за орден, его покровителей и за всех христиан. Но мало-по­малу борьба с неверными все более выдвигала воинскую цель ордена, а благодаря этому росло значение рыцарского элемента: заботу о больных стали предоставлять отодвинутым на второе место братьям, специально посвящавшим себя ей. В 1259году Папа утвердил сложив­шееся деление ордена на три слоя: на рыцарей, священников и братьев-госпиталнтов. В связи с расширением военных задач ордена у него появились замки и обширные владения, превратившиеся в своего рода орденское государство, павшее вслед за вытеснением христиан из Святой Земли (1291 г), когда остатки госпиталитов перебрались на Кипр. Здесь они вновь усилились, приобрели Родос и создали новое ос­тровное государство, долгое время бывшее оплотом христианства на Востоке. Последним прибежищем теснимых турками госпиталитов была подаренная им в 1530 году Карлом V Мальта, что повело за собою наименование ордена мальтийским.

Орден включал в себя членов разных наций и соответственно им делился на восемь «языков»: Прованс, Овернь, Франция, Италия, Ара­гон, Англия, Германия и Кастилия. Каждая нация — «язык» — распа­далась на приораты, подчиненные приорам и в свою очередь подразде­ленные на визитируемые главным приором округа. Высшая власть в ордене была поделена между магистром и Собором. И в Палестине, и потом на Кипре орден достиг значительного процветания, еще увели­чившегося, когда в 1311 ему ему была передана часть владений уни­чтоженного ордена храмовников. В начале XIV века доходы иоаннитов в 18—20 раз превосходили доходы французского короля, достигая 35 миллионов франков. Крупное значение имели иоанниты для Церк­ви, являясь настоящею церковною армией.

Аналогично развитие и другого ордена — тамплиеров. В 1119 году несколько французов, руководимые Гюгом и Годфруа, решились защищать паломников от нападения сарацинов и разбойников, очищать дороги и охранять цистерны. Иерусалимский король предоставил им жилище сначала в своем дворце, потом в расположенном на месте старого Соломонова храма доме каноников. Перед лицом иерусалимского Патриарха при­несли они торжественный обет «в послушании, целомудрии и беднос­ти» сражать врагов Христовых. Но орден увеличивался очень медлен­но, и Гюг принужден был искать помощи по Франции, где его ожида­ло полное сочувствие общества, сам граф Шампани Гюг вошел в чис­ло членов ордена, Церкви и, что, может быть, не менее важно, святого Бернарда. Бернард в особом сочинении попытался оправдать су­ществование рыцарских орденов, примирив воинскую деятельность со служением Богу.

«Нет такого закона, — писал Бернард, — который бы запрещал христианину поднимать меч. Евангелие предписывает воинам сдер­жанность и справедливость, но оно не говорит им: „Бросьте оружие и откажитесь от воинского дела!"» Евангелие запрещает несправедли­вую войну, особенно между христианами. «Было бы запрещено уби­вать и язычников, если бы каким-нибудь другим образом можно было помешать их вторжениям и отнять у них возможность притеснять верных. Но ныне лучше их избивать, чтобы меч не висел над головою справедливых и чтобы зло не прельщало несправедливых. Нет для из­бравших себе воинскую жизнь задачи благороднее, чем рассеять этих жаждущих войны язычников, отбросить этих служителей скверны, мечтающих отнять у христиан сокрытые в Иерусалиме сокровища, осквернить святые места и захватить в наследие святилище Бога. О, да извлекут дети веры оба меча против врагов!» Так рыцарство оправ­дано. Сам Христос, «вооружившийся не мечом, а бичом, чтобы из­гнать из храма продавцов», — прообраз поселившихся на месте Соло­монова храма тамплиеров.

Появилось новое рыцарство — воинство Божье. Ему не нужны женственные наряды мирского рыцарства. Три качества необходимы настоящему воину: острое зрение, чтобы не напали па не­го врасплох, быстрота и готовность к бою. И тамплиеры не носят длинных волос, чтобы свободно глядеть и вперед, и назад. «Они покрыты пылью, темны их панцырь и шлем. Ни серебро, ни золото не украшают их скромного вооружения. Не игре в кости и не праздным забавам посвя­щены досуги храмовников». Новое рыцарство «заперло двери своих домов для мимов, магов и скоморохов; оно презирает игры, страшится охоты». «Редкие часы досуга посвящаются починке одежды и оружия». Молитвы наполняют день, и «взрывы смеха» сменялись свя­тым пением псалмов.

Такие воины истинные воители Христовы - могут сражаться за дело Господне. Пусть убивают они врагов или гибнут сами. Им нечего бояться. Славно претерпеть смерть за Христа и не преступно убивать других за Него. Христов рыцарь убивает безгрешно и умирает со спо­койною совестью. Умирая, он трудится для себя, убивая — для Христа. Недаром носит он меч. Служитель Бога, он — каратель злых и спаси­тель добрых. Убивая злого, он — не человекоубийца, а «злоубийца». Он мститель, служащий Христу, и защитник христианского рода. «Великое счастье умереть в Боге, счастливее тот, кто умирает за Бога!»

Подобными соображениями оправдывался немыслимый и внутрен­не противоречивый идеал «рыцаря Христова». Его внутренняя проти­воречивость была недоступна современникам, обнаружившим своим непониманием глубокое чутье реальности Церкви. Церковь могла ут­верждать свое существование только силою, и отказаться от нее зна­чило отказаться от торжества христианства, уступить, с одной сторо­ны, язычникам, с которыми боролись рыцарские ордена, с другой — еретикам, которых сжигали инквизиторы. Чтобы выполнять свою миссию и вести к религиозно-нравственному совершенству мир в эту эпоху крови и железа, нужна была и «железная лоза». Князья Церкви и ее богословы, близкие к самому источнику христианства — его свя­щенным книгам, понимали необходимость борьбы, и искусным со­поставлением текстов Ветхого и Нового Заветов с полною убеди­тельностью доказывали себе и другим примиримость ее с учением Христа. И не трудно было опровергнуть утверждение еретиков, что Христос запретил убивать. Еретики ссылались на известный текст Матфея, гл 5, ст, 21: «Слышали, что сказано древним: не убий, а кто убьет, подлежит суду. Я же говорю, что всякий, напрасно гневаюшийся на брата своего, подлежит суду». Если принять воззрение еретиков, следует допустить, что Христос отменил тот самый закон, исполнить который, по собственным же Его словам, Он пришел. Ближайшее рассмотрение тскста разрушает недоумение. Древним было сказано «Не убий» только в применении к обыкновенным людям; властям же было сказано: «Не позволяйте жить преступникам». Фарисеи же, «лу­каво излагая закон», говорили, что запрещено только физическое убийство, а «убивать дух не запрещено никому». Христос только подт­вердил настоящий смысл закона, запрещающий обыкновенным людям всякое убийство, и физическое, и духовное, молчаливо одобрив убийство, совершаемое властями. Итак, образованные представители Церкви не видели и не чувствовали противоречия между убийством и учением Христа. Что же касается мирян, то, выросшие в нравах своего века, они (за исключением уклоняющихся в ересь) могли почувство­вать это противоречие еще менее. Зато они любили христианство и свою Церковь, и верные сыны ее с болью в сердце смотрели на ее унижение язычниками, понимая, что только меч может защитить дело Господне.

Воинство Христово должно обладать двумя признаками: служе­нием святой цели — участием в святой войне, будет ли это война с язычниками или с еретиками (последнюю задачу ставили себе воз­никшие в начале ХШ века по образцу тамплиеров в Лангедоке рыцари Иисуса Христа и другие подобные им организации), и монашеско-подобною жизнью, находящей себе выражение в трех торжественных обетах. Разумеется, как и в самом монашестве, в рыцарских орденах действительность весьма существенно расходилась с идеалом. Состав тамплиеров заставлял желать лучшего. Поиски Гюга во Франции увенчались несколько двусмысленным успехом: число членов ордена увеличилось значительно — Гюг вернулся в Па­лестину с 300 новыми рыцарями, но в числе их было много «преступников, нечестивцев, хищников, святотатцев, убийц, клятвопреступни­ков и прелюбодеев». Указывающий на это святой Бернард радуется тому, что таким образом Франция освободилась от нежелательных элементов, а сила христиан на Востоке возросла. Бернард даже славит чудо Христа, вновь превратившего Савлов в Павлов. Но моральный уровень ордена от этого должен был понизиться. По самому существу своему рыцарские ордена еще сильнее монашества подлежали влия­нию обмирщающих процессов, и единственным, пожалуй, оправда­нием их существования являлась священная война. Она была, собст­венного говоря, вторым моментом их существования, сменившим деятельность, всецело посвященную заботам о паломниках и больных в святой Земле. И храмовники заняли не менее блестящее положение, чем иоанниты. Внутренно расслоившись на капелланов, составляю­щих ядро ордена рыцарей, и «служащих братьев», набираемых из городского сословия, они превратились в орден-государство, сначала в Палестине, потом на Кипре. Но в отличие от госпиталитов, тамплиеры гораздо сильнее распространились по Европе, особенно во Франции.

Когда Восток был христианами потерян, рыцарствующим орденам пришлось приспособляться к новым условиям Борьба с неверными должна была отойти на второй план, вновь уступая место задачам каритативным, даже у госпиталитов, забывших орден-армию ради ордена-государства. И только окраинные ордена, испанские Алькантрава и Калатрава, и особенно тевтонский, с 1237 года включивший в себя и ливонских рыцарей (меченосцев), более сохранили свой первона­чальный характер. Тевтонский орден (орден госпиталитов Святой Ма­рии) возник позже иоаннитов и тамплиеров и организовался под их несомненным влиянием (1189 г.), хотя и отличался своим националь­ным и более демократическим составом. В1198 г. онпрочно осел в Германии. Цистерцианский монах, безуспешно распространявший христианство среди пруссов, и герцог Мазовии Конрад пригласили тевтонов к себе на помощь, и с 1230—1260 годов последние подчини­ли Пруссию, христианизуя и германизуя ее. Что же касается орденов, осевших в центре культурных стран, их положение было очень далеко от прежнего. Вновь выдвинувшаяся каритативная цель часто прикры­вала собою финансовые операции и, во всяком случае, легко совмеща­лась с быстрым ростом богатств ордена и далекою от его идеалов жизнью. Это особенно ярко выразилось в истории ордена тамплиеров, превратившегося в могущественнейшую финансовую силу эпохи, в неумолимого кредитора государей. Рыцари оставили Восток, изменив христианскому делу и предавшись денежным операциям. Обеты бед­ности и целомудрия сделались пустыми формулами, не прикрывав­шими морального упадка ордена. В Германии «дома храмовников» сделались синонимами домов разврата; английские юноши боялись поцелуя храмовника; французские поговорки говорили: «пить, как храмовник», «гордость храмовника». Храмовники обмирщились, но орден неповинен в возведенных на него усердными инквизиторами обвинениях в чудовищных ересях. Уничтожение тамплиеров в 1312 году Филиппом IV было актом грубой силы, вызванным централизационными стремлениями и финансовыми вожделениями королев­ской власти, но значение рыцарских орденов для религиозного созна­ния эпохи было уже утрачено ими и без этого. Жестокие репрессии, может быть, даже пробуждали в иных слоях последнее сочувствие к когда-то славным тамплиерам. Одна французская легенда (правда, есть и другие, для тамплиеров неблагоприятные) рассказывает, что в одном местечке в Пиринеях, где показывали семь голов «мучеников-храмовников», в годовщину уничтожения ордена появлялся ночью на кладбище рыцарь, закутанный в белый плащ с красным крестом, и три раза восклицал: «Кто защитит Святой Храм? Кто освободит Гроб­ницу Господню?» И пробуждались семь голов, и отвечали на каждый возглас: «Никто, никто! — Храм разрушен!»

В развитии идеала рыцарских орденов и их самих, и в некоторых сто­ронах жизни мирян, на которых я остановлюсь ниже в другой связи, отразилось влияние аскетического понимания христианства. Но как раз, когда внешнее проявление аскетического идеала и, в частности, рост монашества достигают наибольшего развития, когда дальнейший рост орденов признается излишним в авторитетных постановлениях Латеранского Собора, с полною ясностью обнаруживается и с неожи­данною силою проявляется иное понимание Евангелия. Оно находит се­бе выражение и в некоторых чертах жизни старого монашества, и в по­трясающих Церковь еретических движениях, и в появлении нищенст­вующих орденов. С половины XII века в религиозной жизни Западной Европы должны быть отмечены два момента: активное участие в ней средних и низших классов населения и новое понимание христианства.