Заключение: вызов современности

Начиная с XVI века, параллельно монастырской жизни, которая продолжает сохранять верность самой себе, активная подвижничес­кая жизнь испытывает бурный расцвет. Она стала присутствовать во всех сферах апостольской жизни Церкви. В Европе, в частности во Франции, в конце XIX века ее присутствие было чрезвычайно массив­ным и, как следствие ее успеха, почти давящим.

Благо, которое она принесла Церкви, — огромно; однако у каждой медали есть оборотная сторона. Вначале подвижническая жизнь понималась как орудие, помогающее Церкви лучше служить людям. Однако впоследствии возникла опасная тенденция: подвижническая жизнь стала отождествлять себя со своим деланием. Монахи или монахини превратились в существа, полностью преданные поставлен­ной перед ними задаче, в специалистов в области аскетики и мучени­чества, сопряженного с общинной жизнью, целиком и полностью определяемой выполняемой работой.

Вместе с тем, начиная с первых десятилетий XX века, развились иные формы монашеской жизни, и в частности мирские религиозные институты — своего рода посредники между уставной жизнью и мирской жизнью простых христиан. Новые формы служения откры­лись перед теми, кто пожелал служить в Церкви. Итак, иные возмож­ности открылись перед молодыми людьми в тот момент, когда их общее число уменьшилось вследствие общего демографического упадка и сокращения числа активных христиан.

Иной значительный феномен усугубил напряжение. Отныне граж­данское общество в силах взять на себя то многообразное социальное обслуживание, которое ранее осуществляли и привели к зрелости активные монашеские конгрегации. Для обеспечения образования, здравоохранения и т. п. общество более не нуждается, в такой же мере, как в прошлом, в монашеских конгрегациях, ибо они дей­ствительно исполнили ту миссию, которая была на них возложена. Следовательно, эти конгрегации принуждены совершить болезненное обращение: они должны отказаться от своей власти и от плодов своего труда. И тогда монашествующие начинают испытывать горькое чувст­во оттого, что общество все менее и менее испытывает нужду в их присутствии для исполнения тех задач, которые представляются им (вполне ошибочно!) самой сущностью их призвания. Итак, конгрега­ции испытывают как недостаток притока новых сил, так и кризис, свя­занный с личностным самоопределением. Они должны поставить пе­ред собой новые цели, исполниться новым духом для того, чтобы пред­ложить некий иной проект, способный привлечь молодых людей — менее многочисленных, но более влекущихся к новым формам под­вижнической жизни.

Появление новых форм жизни, основанной на принесении монашеских обетов и не являющейся в строгом смысле уставной, обязывает более точно определить следующее: что представляет собой притязание уставных монахов жить не по закону «мира сего»? Стремление все покинуть и последовать за Христом долгое время воплощалось главным образом в монашеском пустынножительстве, а затем в иноческой жизни за монастырской оградой. Но что означает это «презрение к миру»? — можно ли сводить его к проводимой в приходах и обычном обществе жизни по образу добрых христиан, как это, видимо, представлялось на протяжении разных эпох многим монахам? По мере того как уставная монашеская жизнь раскрывала свой «потенциал», она выходила за монастырскую ограду, а ее образ жития все более и более приближался к образу существования обыч­ных, простых — столь же ценных для Царствия! — людей.

Мир, от которого бежит (или по крайней мере притязает на это) уставный монах, не есть совокупность всего того, что лежит «на лице земли» (естественная и социальная жизнь людей); сама по себе всякая реальность есть благо, ибо она сотворена Богом. Мир, о котором идет речь, есть поврежденность в каждом человеке всех связей, поврежденность, которая разобщает его способности, душу и тело, ум и чувства. Более того, этот мир есть извращенность отношений между людьми, которая заставляет их жить в обществе, исполненном завис­ти и соперничества, в котором каждый убежден, что его собственная самореализация может быть осуществлена лишь за счет победы над другим человеком. В своей жизни каждый христианин борется с этой извращенностью, сохраняя верность крещальному обращению. Одна­ко уставный монах притязает на то, что его жизнь есть знамение побе­ды над этой извращенностью и провозглашение нарождающеюся общества сынов Отца Небесного. Не будучи совершенным, монах обязуется жить так, как если бы он был таковым, отрекается от социальных — безусловно, вполне законных и психологически полезных — наград и отличий. Не обладая большим смирением,чем дру­гие, и, подобно им, нуждаясь в общественном признании, он обя­зуется взвалить на себя всю тяжесть унижений, отрекаясьотрекаясь от права на почести и по возможности освобождаясь от всякого почетного статуса. Не будучи смиренным, он обязуется жить так, как если он был таковым, и тем самым принимает возникающее при этом внутреннее, сопряженное со страданием, напряжение. И в силу этогоон член общины, миссия которой — напоминание всемхристианам отом, что сотворенный мир есть благо, и лишь «хозяйничанье» человека по­вреждает его и превращает в орудие насилия.

Поэтому всякий знак общественного признания, который может получить (и получала) уставная монашеская жизнь, каким бы закон­ным он ни был, оборачивается против нее и становится своего рода западней. Имеют ли право на почести монахи, которые в силу прине­сенных ими обетов отреклись от каких бы то ни было отличий и наград? И среди этих привилегий находится честь принадлежать к мощной и многочисленной монашеской конгрегации. Дух даровал эту мощь потому, что это было полезно для осуществления Миссии. Однако может случиться так, что в иной апостольской ситуации мно­гочисленность и почетный статус теряют свою необходимость, и тогда Дух Святой может призвать монахов следовать новым путям.

Возникновение новых форм монашеской жизни как бы напоминает уставной иноческой жизни о том, что в Церкви не только на ней лежит обязанность раскрывать евангельские ценности. Очевидным образом эти новые формы приходят как бы на смену уставной жизни и разви­вают те ценности, раскрытию которых она способствовала, открывая пути к ним. Таким образом, новые формы служения, новые истинно подвижнические, хотя и не «уставные», общины как бы принуждают уставную иноческую жизнь заново самоопределиться на основе того, что является в ней наиболее характерным и существенным.

Весьма вероятно, что в Западной Европе подвижническая жизнь более не должна стремиться к многочисленности. Также она должна отказаться от большинства принадлежащих ей предприятий и домов. Конгрегации призваны жизненно осуществлять свое призвание: они должны раскрывать миру истину о том, что отречение есть одна из основ всякой христианской жизни. До тех пор пока монашествующие сохра­няют привязанность к своему труду, они находятся в противоречии с тем, чём они притязают быть. Это требование возвращает монашест­вующих к самой сути их призвания и освобождает их, дабы они смо­гли строить будущее в соответствии с присущими им харизмами.

Тем не менее у подвижнической — уставной — жизни есть будущее, ибо возложенная на нее Миссия — раскрытие в Церкви смысла отрече­ния от мирского и провозглашение грядущей небесной общины — остается по-прежнему актуальной. И для этого многочисленность не является необходимым условием. Наоборот, она может явиться пре­пятствием в новых условиях существования христианских общин, отчасти напоминающих условия их существования в IV веке.

В современном обществе истинно христианская жизнь, даже если она и не находится под угрозой преследований, связана с ясно ощути­мым отрывом от образа жизни, характерного для окружающей христи­анина социальной среды. В прошлом на воскресной службе собирались все члены общества. Ныне измерение отречения, свойственное хрис­тианской жизни, очевидным образом олицетворяется участием в вос­кресном евхаристическом собрании. Быть христианином — значит быть «собранным» в общине; это в свою очередь порождает самобыт­ные общинные течения. Свидетельство тому — возникновение мно­жества разного рода движений и общин, как и новые проверяемые на практике формы церковно-приходской жизни: евхаристические собра­ния без священника, духовническая и катехизаторская деятельность при самом широком участии самих верующих.

Итак, необходимость раскрытия смысла отречения и братской общ­ности ныне не столь актуальна, как в прошлом, когда христиане часто забывали об этих требованиях. Наоборот, сегодня верные нуждаются во внутренней церковной поддержке, которая заключается в раскры­тии смысла тех требований, которые современные христиане имеют дерзновение воплощать в своей жизни. Следовательно, уставная под­вижническая жизнь должна войти в христианскую общину, ибо только так она сможет обрести свое ясно зримое место в Церкви — не как своего рода образец, предложенный для созерцания и подражания, но как конкретное присутствие, одновременно близкое и различное, как тесное сотрудничество в деле исполнения апостольских задач. Это бу­дущее уже проглядывает в объединениях, включающих верных и из­вестное число монашествующих. Эти объединения начинают прово­дить работу в многочисленных школьных учебных заведениях и про­чих социальных учреждениях.

Более того, в современном обществе, в котором брак превратился в нечто весьма хрупкое, а отношение к священству претерпевает глубо­кие изменения, все: женатые верующие, члены различных общин, священники и монашествующие — призваны к сотрудничеству в деле исполнения одних и тех же апостольских задач; при этом каждый должен отречься от превосходства, которое он может иметь в той или иной области человеческого знания и культуры, и стремитьсяподдержать и укрепить самобытное развитие других. Святость иноческо­го воздержания должна быть сопряжена со святостью брака, ибо и противном случае подвижническая жизнь потеряет всякий смысл в современном обществе, которое с великим трудом сохраняетмини­мум брачной стабильности. Таким образом христианским брак в своем требовании супружеской верности сможет опереться на то, ради чего приносятся монашеские обеты. Раскрывая нашимсовре­менникам смысл христианской святости, подвижническая жизнь сегодня не может не опираться на таинствобрака.Христианскийбрак являет конкретность плодотворного присутствия Любви. И подвиж­ническая жизнь свидетельствуето том, что этаплодотворность прео­долевает границы плотского существования.